Олег Кашин - Власть. Монополия на насилие

Закончился митинг на Чистопрудном бульваре сразу двумя важными вещами. Во-первых, лидеры «Солидарности» объявили, что следующий их совместный с «Левым фронтом» согласованный митинг назначен на 10 декабря на площади Революции. Во-вторых — один из лидеров «Солидарности» Илья Яшин, обращаясь к собравшимся, призвал их уходить с бульвара не просто так, а всем вместе вниз по Мясницкой, к Лубянке. И дальше уже можно спорить, какой из этих эпизодов оказался важнее — призыв к легальному митингу через пять дней или призыв к, чего уж там, нелегальному шествию прямо сейчас. Мне кажется, сработали оба в равной мере, и если бы не было шествия по Мясницкой, не было бы и того, что стало потом митингом на Болотной, и митинг на Чистых прудах так бы и остался самым массовым. Но эту версию уже доказать нельзя, потому что колонна во главе с Ильей Яшиным и Алексеем Навальным по Мясницкой все-таки прошла, уперлась в итоге в ряды ОМОНа, и закончилось все массовыми (больше ста задержанных — это массово) задержаниями и пятнадцатисуточным арестом для Навального и Яшина. О «рассерженных горожанах» власть заговорит потом, а по состоянию на ночь с понедельника на вторник правильнее было бы говорить о рассерженном ОМОНе, ближайшая встреча которого с желающими выйти на митинг была назначена на вторник на шесть часов вечера. Это, как и согласованные митинги «Солидарности», такая же мало кому интересная ранее деталь уличной политики этой осени, которая кажется теперь какой-то непропорционально далекой. Чтоб было понятно — помните историю про шестилетнего мальчика, которого допрашивали в полиции? Вот это было после такой же акции — когда «Стратегия-31» себя изжила, сторонники Эдуарда Лимонова стали собираться на Триумфальной не раз в месяц, а каждую неделю. Время осталось прежним — шесть часов вечера. Осенью на такие вторничные акции собиралось в лучшем случае два десятка активистов, а во вторник, шестого декабря собралось — в общем, тоже непонятно, сколько, но много. У ОМОНа была явная установка действовать как можно более жестко, задержаний было больше, чем накануне после Чистых прудов, а дополняли картину сразу три акции кремлевских молодежных движений в разных местах Триумфальной (участники одной из них зачем-то били в барабаны) и выставленные вдоль площади странные дружинники в зеленых жилетах, представлявшиеся промоутерами «Мегафона» и больше походившие на футбольных хулиганов.

В среду все не то чтобы успокоилось, но стало ясно, что, можно, конечно, выйти на Триумфальную еще раз, обеспечив десятку случайных граждан десятка два переломанных ребер, а ОМОНу — еще сотню-полторы набранных в произвольном порядке задержанных, но такое поведение будет довольно глупым, если учесть, что через три дня должен пройти согласованный митинг на площади Революции — вот туда и надо идти. Я пишу, что это стало ясно, но не пишу, кому, потому что с этим у меня как раз затруднение. Всем? Да не всем, конечно, да и вообще — кто такие «все». Мне одному? Тоже ведь нет, не одному совсем. Единого журналистского сообщества в России и в Москве нет. Ни одна из журналистских организаций не может сказать о себе, что она по-настоящему представляет большинство практикующих журналистов. Многие журналисты друг друга на дух не переносят. Очень многие — просто не знают о существовании других, потому что читают только собственные издания или ничего не читают вообще. И при этом у журналистов в гораздо большей степени, чем у людей других профессий развиты горизонтальные связи — грубо говоря, журналисты часто дружат с другими журналистами. У меня эти связи развиты тоже, я тоже много с кем из коллег постоянно общаюсь, и декабрьские митинги мы между собой, конечно, тоже обсуждали, в том числе и в те дни. Встречаться лично ни у кого не было времени, поэтому завели такой чат в Facebook человек на десять — мы все были на Чистых прудах, все собирались идти на площадь Революции, и все понимали, что второй митинг в некоторых своих ключевых чертах должен отличаться от первого. Даже не в некоторых, а в одной. Чем был плох митинг на Чистых прудах — он не был рассчитан на ту аудиторию, которую он собрал. Здесь, мне кажется, слово «аудитория» уместнее всего — на митинг пришла аудитория «Коммерсанта» и «Афиши», а лидеры «Солидарности» ждали своих сторонников. И с этим противоречием нужно было что-то делать. Заявителями митинга на площади Революции были супруги (то есть на самом деле — только жена, Настя; Сергей отбывал тогда свои очередные 15 суток) Удальцовы из «Левого фронта» и Надежда Митюшкина из «Солидарности». Никаких особенных связей с «Левым фронтом» у нас ни у кого не было, имя Митюшкиной никому из нас вообще ничего не говорило, зато про «Солидарность» и без нее все понятно — руководит ею Борис Немцов, а Немцова знают все. От нашего имени с Немцовым в четверг, восьмого, связался главный редактор «Вокруг света» Сергей Пархоменко, который застал организаторов митинга в состоянии переговоров с городскими властями — митинг на площади Революции казался мэрии (а скорее всего — не ей, а Кремлю) какой-то катастрофой типа киевского Майдана, и они пребывали по этому поводу в состоянии если не паники, то нездорового упрямства — мол, не дадим вам площадь Революции, и плевать мы хотели на нами же выданное две или три недели назад разрешение. Собственно, все это было в новостях — внезапный ремонт водопровода на площади Революции, потом не менее внезапное завершение этого ремонта, потом «первый в мире ледяной театр» со сказкой «Теремок» (чем там, кстати, с этим театром все кончилось?). Болотная площадь как компромиссное место во всей этой панике присутствовала, но отнестись к ней всерьез было трудно. За полтора дня до митинга менять место его проведения — гарантированно устраивать два митинга вместо одного. Один — санкционированный с рамками металлоискателей и полицейским оцеплением, другой — несанкционированный и заведомо более жестоко разгоняемый, чем 6-го на Триумфальной. Как изящно выразился один высокопоставленный собеседник «Ъ» — если люди выйдут на площадь Революции, ОМОН будет действовать так, «чтобы почки отлетали». Поздно вечером в четверг лидеры «Солидарности» при неохотном согласии Анастасии Удальцовой выразили готовность уйти на Болотную. Соответствующую бумагу за несколько минут до полуночи вице-мэр Александр Горбенко вручил Владимиру Рыжкову и Сергею Пархоменко, после чего начался ожидаемый скандал, больше похожий на раскол — согласие на Болотную выглядело предательством: чуть больше чем за сутки до митинга часть оппозиционеров фактически отказывается от него, предлагая другой части самостоятельно драться с полицией на другом берегу Москвы-реки. Слово «разводка» — плохое слово, но именно эта политтехнология (как было в сентябре с «Правым делом», например — два съезда одновременно со всеми вытекающими последствиями), больше похожая на игру в наперстки, почему-то всегда лучше всего удавалась Кремлю. И здесь казалось, что все вышло так же: когда Рыжков, Пархоменко и Немцов объявили о переносе митинга на Болотную, о предательстве прямо заявили Евгения Чирикова и Эдуард Лимонов — оба сказали, что пойдут на площадь Революции несмотря ни на что. Но наступило утро пятницы, и ощущение сорванного митинга как-то само собой куда-то делось. Чирикова помирилась с Немцовым, по поводу площади Революции мэрия и полиция согласились не воспринимать каждого, кто туда придет, как экстремиста, и обеспечить пешеходный маршрут до Болотной площади. Потом наступила суббота, 10 декабря, и вы все помните, как она прошла.