Клементе Гонсалес - Путин, водка и казаки. Представления о России на Западе

Другим водителем, который много для меня значит, был мой административный директор Андрей. Я не помню его фамилию, но все звали его «Бобер». Мы ехали с ним из Москвы в Зеленоград, и он спросил: «Ты говоришь по‑русски?», я сказал: «Да, немножко». Потом он сказал: «Хочешь пива?». Это была мгновенная дружба. Когда ты встречаешь кого‑то в Великобритании, ты сначала говоришь «How are you?», и контакт устанавливается очень медленно. А здесь все прямо: «Хочешь пива?». Андрей был сумасшедшим парнем. Он жил в Нью‑Йорке около десяти лет, и у него был очень хороший английский с таким странным русско‑нью‑йоркским акцентом. Потом он сказал мне на своем английском: «Moscow is shit, man. You wanna come to Zelenograd. You want prostitutes? We’ve got prostitutes». Потрясающе, что русские могут сразу же разговаривать так с людьми, которых они видят впервые.

Мне очень не нравится, когда иностранцы приезжают сюда и общаются только друг с другом. Очень многие именно так и делают, возможно, из‑за того, что не знают русский. Но когда я приехал в Москву, я удалил свой аккаунт в «Facebook», чтобы не поддерживать контакты с моими соотечественниками. Я хотел быть целиком и полностью в русском мире. Мне удалось завести много русских друзей. Больше мне нравятся те, которые родились не в Москве и Санкт‑Петербурге, а где‑нибудь, например, в Сибири. Меня раздражает, что москвичи и петербуржцы слишком гордятся своими городами. Москва была первым городом, в котором я жил, и у меня было там много хорошего. Но когда я переехал в Петербург, люди стали говорить мне, что Москва — ужасный город, что там слишком много людей и все грубые. Я этого совершенно не почувствовал: люди были очень приятные и дружелюбные. И я не думаю, что там намного более загружено, чем здесь. Чтобы в этом убедиться, стоит сходить на Василеостровскую в девять часов утра. Поэтому когда петербуржцы говорят плохо о Москве, я чувствую, что должен защищать ее, и не понимаю, почему нельзя любить оба города.

— Ваши находки в Санкт‑Петербурге?

— Набережные. Думаю, самая лучшая прогулка по Петербургу — это прогулка по набережным. Я люблю гулять от Эрмитажа по Дворцовому на Васильевский остров и смотреть на Петропавловскую крепость.

Крыши. Знаю, что это стало очень популярным, но возможность выбираться на крыши — это действительно здорово. Мне повезло, что в моем доме есть выход на крышу: я люблю смотреть на Петербург с высоты.

Крестовский остров. Мне нравится Крестовский остров не только из‑за аттракционов, но и потому, что это очень красивое место. Там есть приятный немецкий паб, где можно купить сосиски чуть ли не в один метр длиной.

Павловск. Там очень приятная атмосфера. Когда ты живешь в большом городе долгое время, периодически нужно уезжать в более спокойное место, как, например, парк в Павловске. Он большой, и там не так много туристов, как, например, в Петергофе.

— Зачем вы здесь?

— Причина, по которой я приехал сюда, немного странная. В Великобритании у меня есть друг. Как‑то раз он начал изучать русский язык. Не знаю, зачем, и никогда не спрашивал его об этом. У нас с ним много общего, поэтому я тоже записался на курсы. Моя работа была не самой интересной, и я подумал, что неплохо было бы путешествовать. Изначально я планировал провести в России девять месяцев, потом вернуться в Великобританию, найти другую работу и быть настоящим человеком. Но мне так понравилось, что я остался в Москве еще на девять месяцев. Потом мне предложили работу в Санкт‑Петербурге, и с тех пор я живу здесь.

Я не хочу возвращаться в Великобританию. Мне многое там не нравится. У нас мало рабочих мест, наше правительство творит ужасные вещи: отбирает деньги у бедных людей и поощряет богатых. Никто не любит наше правительство. Как и в России, у нас нет ни одной достойной партии, поэтому каждые выборы нам приходится выбирать, какую из них мы ненавидим меньше. Я ненавижу идею королевской семьи. У нас есть дети, которые не могут позволить себе есть качественную пищу, зато мы платим королеве пять миллионов фунтов ежемесячно. Это политические причины, но есть и другие.

Когда я возвращаюсь в Великобританию, спустя десять минут я хочу вернуться обратно в Россию. Как‑то я сидел в британском поезде и слушал разговор. Два человека минут двадцать рассуждали о том, на сколько им хватает зарядки на телефоне. Один говорил: «На моем телефоне я могу делать это 20 минут». А другой отвечал: «А на моем телефоне я могу делать это 50 минут», и так далее. Поэтому когда я возвращаюсь в Пулково, сажусь в автобус до Московской и вижу людей в ушанках, больших пальто, которые курят, плюют на пол и спорят… Не знаю почему, но я чувствую себя как дома.

Миссионерка Фелисити Кервен‑Рид рассказала, как она полюбила свеклу и привыкала к непредсказуемости русской действительности и жесткой системе здравоохранения.

— Чему вас научила Россия?

— В Англии я принимала все как данность. Никогда не задумывалась о том, что что‑то может пойти не так, — дома все работает как нужно. Здесь я поняла, что часто вещи работают не так, как ты хочешь. Понять это было очень трудно. Например, мне нужно было в поликлинику, и коллега подсказал мне номера автобусов, на которых я могу добраться туда, но сделал это очень быстро. Я стояла на остановке, приехал какой‑то автобус, и я спросила: «Вы едете в поликлинику?». Женщина, сидевшая внутри, ответила: «Да». Я вошла в автобус и попросила ее сказать, когда мне выходить. И, конечно, она забыла. Я долго ждала и думала: «Неужели она так далеко находится?». А потом эта женщина вдруг начала кричать, чтобы я вышла. Оказалось, что я не в том месте и села в автобус, который ехал в обратном направлении. На дороге были какие‑то работы, и он поехал вообще другим путем. В итоге я так и не добралась до поликлиники.

В тот день я так плакала из‑за того, что плохо поняла русский язык. Эта страшная женщина в автобусе кричала на меня и говорила, что я глупая. Это был печальный опыт. Но сейчас я поняла, что даже если что‑то не работает так, как в Англии, это не значит, что все плохо. Просто это другая культура. Раньше я относилась ко всему с чувством западного империализма. Думала: «Это хуже, почему они не делают так, как мы?». Мне казалось, что я должна показывать, как нужно жить. Но теперь понимаю, что это неправильно.

— Что бы вы хотели перенести из своей страны в Санкт‑Петербург?

— Систему здравоохранения. Каждые шесть месяцев я должна сдавать анализы в поликлинике. Помню, каким шоком для меня была сдача крови. Когда я вошла в кабинет, строгая медсестра произнесла только: «Руку». Я объяснила, что я левша и попросила взять кровь из правой. Она ответила: «Нет», — и крепко сжала мою кисть. Вместо шприца она достала лезвие и резким движением порезала мой палец. Кровь была везде. Медсестра долго не могла собрать ее пипеткой. Я сказала: «Извините, у меня не так много крови, пожалуйста, аккуратней». Но она равнодушно посмотрела на меня, дала кусок ваты и сказала: «Держите». И все. Все, что она сказала, было «руку», «нет» и «держите». Ни «здравствуйте», ни «садитесь» — ничего.