Федор Булгаков - Дело о подкупе министра Луи-Филиппа

В заседании палаты депутатов 3 мая 1847 г. депутат Мюре де-Борт вдруг обратился к правительству с запросом насчет слухов, передававшихся прессой и произведших такое тяжкое впечатление. Тогдашний министр публичных работ Дюмон и товарищ его Легран ответили, что подозрения печати лишены основания, что никогда концессии не получались иначе, как по выслушании властей горного ведомства в общем собрании совета министров. Они утверждали, что во всех этих делах не имеет значения какая-либо протекция министра. Дюмон так заключил свою речь: «Произнесены тяжкие обвинения и публика занимается ими. Они взволновали палаты, правительство совещалось об этом и принимает меры, чтоб вполне выяснить факты и дать им тот законный ход, какой они должны иметь».

Вслед затем на трибуну вошел депутат Лербетт. Сказав несколько слов об опасности от вмешательства людей политики в промышленные предприятия, он прочел несколько писем. Текст этих писем отличался бесстыжим цинизмом.

В одном письме 14 января 1842 г. говорилось: «наше дело зависит от лиц, находящихся теперь у кормила правления… Г. Легран высказался в этом отношении следующим образом: концессия может быть предметом решения в совете министров. Стало быть, нам нельзя медлить, чтобы создать поддержку в совете министров. Я имею возможность добиться такой поддержки, а ваше дело дать средства на это… Без сомнения, многие (разумеются акционеры) очень склонны рассчитывать на наше полное право, на справедливость правительства, и однако ж это чистое ребячество. Не забывайте, что правительство находится в алчных и продажных руках, не забывайте, что свободе печати угрожает опасность быть задушенной в один прекрасный день, и что полное право никогда еще не нуждалось в высшей протекции в такой степени, как теперь».

В письме 26-го января 1842 г. сказано: «вращаюсь среди депутатов, бываю у большинства министров, дружбу которых считаю полезною для успеха нашего дела».

3-го февраля того же года письмо гласило: «…необходимо определить число акций, каким мы должны располагать, чтобы обеспечить за собой поддержку, которая нужна для успеха нашего дела».

Чтение этих писем произвело целую бурю в палате депутатов. На следующий день Тест сам, без всякого вызова, появился на трибуне палаты пэров. Сказав, что подкуп был бы бесполезен в деле, которое зависит не от министра, он уверял, что он не понял ни одного слова в прочитанных письмах, что он даже не в состоянии высказать какой-нибудь догадки по этому поводу. Тест выразил желание, чтобы это дело было вполне выяснено.

Кюбьера в этот день не было в палате пэров. 6-го мая хранитель печати палаты пэров сообщил распоряжение короля о предоставлении палате полномочий государственного суда для возбуждения дела против Кюбьера. Волнение в среде пэров достигло точки кипения. Только Кюбьер, бывший тогда секретарем палаты, оставался совершенно спокоен.

«Никогда, – сказал он, – никто не мог бы спокойнее и равнодушнее меня посмотреть в лицо истине, которая когда-нибудь выяснится».

Этот скандал для газетной оппозиции явился отличным поводом к ярым нападкам на правительство. К то время, как «Journal des Débats» и «Constitutionnel», в качестве официозных органов, удовольствовались простой передачей фактов, без дальнейших комментариев, и находились в явном затруднении относительно обвинения в подкупе, «National» совершенно недвусмысленно писала: «продажность разливается волнами с высших слоев общества на страну». Газета напомнила при этом об ажиотаже, какой воцарился при новейших железнодорожных предприятиях. Перепечатывая письма Кюбьера, «National» прибавила следующее: «…И не в праве ли делать упрек правительству за то, что оно порождает деморализацию или что оно сообщник этой деморализации, которая теперь мало по малу просачивается во все слои общества».

5-го мая та же газета дерзнула сказать следующее о каре Кюбьера: «Мы имеем крепкое основание думать, что с ним будут обращаться гораздо больше с снисходительностью, нежели по всей справедливости. Впрочем, какие бы последствия ни имело это дело, уже невозможно смыть его следы, и в истории нынешнего правительства оно останется позорным клеймом на челе запятнавших свою честь».

«Presse» – газета Жирардена – силилась показать, что весь этот скандал вытекал из политики Гизо.

7-го мая палата пэров в тайном заседании решила начать следствие. Председателем следственной комиссии был назначен канцлер герцог Пакье. В члены комиссии попали 10 пэров: герцог де-Брольи, герцог Деказ, граф Порталис, виконт Дод, барон Жиро, герцог Фезенсак и гг. Барт, Пераль, Леганьер и Ренуар.

Два дня спустя следователь отправился в квартиру Кюбьера для наложения ареста на его бумаги. Ренуару было поручено составить доклад о результатах следствия. 21-го июля 1847 г. читался этот доклад, и обвинитель держал свою речь, а 26-го было постановлено предать суду Депан-Кюбьера, Пармантье, Теста и некого Пеллапра. Только тогда разрешено было газетам напечатать доклад Ренуара.

Доклад изобиловал интересными подробностями. Фирма Пармантье, Галье и К°, уже начавшая без разрешения эксплуатацию копей каменной соли, находившихся ниже залежей каменного угла, принадлежавших этой фирме, желала получить концессию на помянутые копи. Министр финансов отнесся неблагоприятно к этому ходатайству. В 1841 г. Кюбьер, уже два года состоявший участником названной компании, принялся за хлопоты. 5-го февраля 1842 г. были предоставлены в его распоряжение 25 акций, чтоб облегчить достижение его намерений. Но так как 25-ти акций оказалось недостаточно, то он потребовал 40, но ему не могли дать столько.

Переговоры с министром публичных работ, Тестом, которого требовалось склонить на свою сторону, велись при посредничестве одного капиталиста Пеллапра. Несмотря на все хлопоты и жертвы, компания получила в 1843 г. концессию только на 6 километров, а не на 14, которых добивался Пармантье. Весьма недовольный таким результатом, Пармантье обвинил генерала Депан-Кюбьера в том, что он присвоил себе суммы, предназначенные для взяток. Он угрожал ему опубликованием его писем. Вообще Пармантье старался не упустить своих выгод. Когда дела компании пошли дурно, он потребовал от Кюбьера, чтоб тот выкупил у него 50 акций, а в противном случае грозил напечатать скандализирующую брошюру на его счет. Но Кюбьер заупрямился и ответил, что он никому не дозволит позорить его и клеветать на него. Затем, после 18-ти месячного молчания, последовал процесс Пармантье с участниками компании, не платившими своих взносов.

Во время этого-то процесса и всплыли на поверхность помянутые письма Кюбьера. Пармантье заявил, что он никогда не помышлял о подкупе, и что суммы выдавались Кюбьеру из опасения, как бы он не воспользовался своим влиянием, чтоб концессия досталась конкуренту Пармантье. Кюбьер утверждал, что в официальном мире он имел отношения только к мелким чиновникам, что он вполне полагался на Пеллапру, который уверял генерала, что он доставит сильную поддержку компании, хотя Кюбьер и не знал, в чем она состояла и кто тут замешан. И суммы, которые ему вручались компанией и те, которые он считал нужным тратить из собственных средств в интересах компании, он передал Пеллапре.