Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6551 ( № 17 2016)

Место встречи

28 апреляв Малом зале ЦДЛ состоится церемония вручения премии имени Риммы Казаковой «Начало». Ведущий – Евгений Сидоров. Начало в 15.00.

29 апреляв Малом зале ЦДЛ пройдёт вечер в рамках «Литературной гостиной Союза писателей ХХI века». Ведущий – Евгений Степанов. Начало в 18.30.

Воин памяти русской

Литература / Литература / Свет Великой Победы

Фёдоров Михаил

Фото: Фёдор ЕВГЕНЬЕВ

Теги:Егор Исаев

К 90-летию Егора Исаева

Апрель, 2007 год. Пригревает солнце. В Воронеж приехал поэт Егор Исаев. Он шёл по улице, за ним тянулся шлейф чиновников от власти, от литературы, а сам держался как-то от них в стороне. Я давно хотел познакомиться с ним, расспросить о многих известных ему писателях, но какая-то оторопь владела мной: как подойти, как заговорить. Но вот рискнул и шагнул навстречу. Представился и спросил: «Егор Александрович, а вы знали поэта...» Я не сомневался, что меня сразу кто-нибудь отошьёт из свиты Исаева, да и сам он был отчего-то сосредоточен, как вдруг его лицо вспыхнуло, складки расправились. Он остановился: «О, а у меня никто не интересуется о моих собратьях по перу». И стал разглядывать меня. А потом я услышал: «Приходи, поговорим…» Свите не удалось помешать встрече. И вот я оказался у него в номере в санатории им. Дзержинского, где он отдыхал.

Он, словно предлагая мне «попробовать на зуб», сразу прочитал:

Салют тебе от всех твоих восходов,

От зорь твоих на рубеже веков,

Земля земель сомноженных народов,

Соборный свод согласных языков.

Я подумал: только горячо любящий человек мог написать такие строки о своей стране, который я, будь моя воля, отнёс бы к гимну.

Меня поразила простота Исаева: осыпанный всевозможными наградами и премиями, он оказался очень доступен. И – открыт. Я взахлёб слушал Исаева про его жизнь. Мальчишка из села Коршево, который войну узнал ещё в 1941 году: рыл траншеи вдоль Днепра, которые должны были остановить рвущихся к Москве немцев. Чудом вышел из окружения, в которое попали такие же, как и он, школяры. На вокзале в Вязьме был под обстрелом: «И я вижу: летит самолёт, быстро, и как будто по стенке пролетели воробьи с красными грудками. И только услышал очередь: тчу-чу-чу-чу… Очередь по штукатурке, – рассказывал Егор Александрович. – Я – через штакетник, а у меня пальтишко повисло на штакетнике. Вот тут я заплакал. Не могу слезть…» Попадая под обстрел, видя, как «мессеры» уничтожают составы, даже отстав от поезда (надо было достать еды заболевшему односельчанину), догоняет его. Кое-как добрался до Коршева. Там идёт страда, а он уж седой, как старик.

Вот когда глубоко запала в душу Егора Исаева военная тема, с которой он прошёл по жизни.

И снова за школьную парту. Из-за парты – на фронт: но только сначала служба на охране нефтяного завода в Капотне, под Москвой, потом – на турецкой границе, и через сровненную с землёй Варшаву в Котбус, где получил боевое крещение. Этот насыщенный событиями и осмыслением их отрезок жизни недавнего юноши и выльется в сделавшей его знаменитым поэме «Суд памяти».

Никто без содрогания внутри не может слышать слова из поэмы:

Вы думаете, павшие молчат?

Конечно, да, вы скажете.

Наверно.

Они кричат, пока ещё стучат

Сердца живых и осязают нервы.

Они кричат не где-нибудь, а в нас.

За нас кричат, особенно ночами,

Когда стоит бессонница у глаз

И прошлое толпится за плечами.

Они кричат, когда покой,

Когда

Приходят в город ветры полевые,

И со звездою говорит звезда,

И памятники дышат, как живые.

Они кричат и будят нас, живых,

Невидимыми чуткими руками.

Они хотят, чтоб памятником их

Была Земля с пятью материками.

Но увидит она свет в 1962 году после долгой десятилетней работы.

...А сколько наива, искренности было у юнца из Коршево! Хотят оставить талантливого писателя в редакции газеты группы войск и задерживают его увольнение из армии, а Исаев всё равно едет поступать в Литинститут, когда все вступительные экзамены кончились. В институте его отправляют: опоздал, но выручает Юрий Бондарев. Он ведёт младшего сержанта Исаева к руководству института, и они добиваются своего: Исаев – студент.

Он учится, получает повышенную стипендию, живёт в Переделкине на пустующих писательских дачах, а потом снимает с другом угол в посёлке через железную дорогу. Он приглянулся дочке генерала, но прикидывает: окажусь очередным «шкафом» в семье большого военачальника, и выбирает девушку из семьи майора (назовёт её «певуньей»), погибшего на войне, – и с ней свяжет свою жизнь.

Она окажется верной подругой. Когда Исаев в 70 лет останется один, он напишет:

Тебя уж нет, а я всё верю в чудо,

Что ты хоть раз один отпросишься оттуда.

Придёшь, как свет из тьмы, с лица откинешь полночь

И вся себя сама живой волной напомнишь.

Предстанешь предо мной, и на краю разлуки

Я в радостных своих твои согрею руки.

И лишь потом, когда ты снова станешь тенью,

Земле отдам, но не отдам забвенью.

Исаев жизнелюб. Он был счастлив в своём труде, в помощи людям (я знаю многих вовсе не относящихся к литературе людей, которым он помог: кого отправил в больницу, кому пробил пособие, кого спас от преследований), счастлив в семье – у него выросли два сына, сейчас его внук преподаёт русский язык и литературу в одной из московских школ, счастлив взаимностью, которой одарили его люди, счастлив тем, что его голос звучит и ещё долго будет звучать.

Не его беда, что юность связала Исаева с тяжелейшими испытаниями людей, а его достояние – перенесённое и выстраданное – позволило ему выполнить свой долг, отделить зёрна от плевел, сказать правду, невзирая на лица. Многие и сейчас говорят: вот, он партийный поэт… Боже упаси! Он не был ни членом партии, ни тем более партийным поэтом. Он, извините, «давал по зубам» и партийцам, и их коллегам, которые стали откровенными хапугами:

Он авангард под сенью всех знамён,

А на трибунах и того тем паче:

И слева – он, и справа – тоже он,

И со спины он вам не хвост собачий.

Извивчивый при смене разных вех,

Он там и тут, он в той и этой свите.

Со всех сторон он всесторонней всех

И всех передовых передовитей.

...Последний раз я видел Егора Исаева в Никитинской областной библиотеке, он читал стихи, и ничто не предвещало приближающегося исхода. Он был пылок, разгорячён, могуч, откровенен.

Поднимая руки, прочитал свою «Молитву»: