Шапи Казиев - Великолепный век. Тайная жизнь восточного гарема

Важную роль в работорговле исполняли посредники. Когда кто-то хотел избавиться от невольницы, но не хотел или не мог сделать это сам, он поручал это дело опытному посреднику.

«И персиянин сошел с мула и свел на землю девушку, – повествует «Тысяча и одна ночь». – А потом он кликнул посредника и, когда тот предстал перед ним, сказал ему: «Возьми эту девушку и покричи о ней на рынке». И посредник взял девушку и вывел ее на середину рынка. Он скрылся на некоторое время и вернулся, неся скамеечку из черного дерева, украшенную белой слоновой костью, и поставил скамеечку на землю, и посадил на нее девушку, подобную дейлемскому щиту или яркой звезде, и была эта девушка как луна, когда она становится полной в четырнадцатую ночь, и обладала пределом блестящей красоты…»

В этом безобразном, но прибыльном деле не обходилось и без перекупщиков. Ими, как писал Осман-Бей, были весьма состоятельные дамы из высшего общества. Избавившись пару раз от строптивых рабынь посредством своих торговых агентов, они быстро входили во вкус. Со временем они превращали домашние гаремы в интернаты, куда попадали маленькие девочки. После нескольких лет «воспитания», их продавали в несколько раз дороже. Этот вид торговли превратился в безотказную систему, предлагавшую «товар» на все вкусы.

«Тысяча и одна ночь» сообщает и о достоинствах, которыми должны были обладать будущие наложницы: «И посредник на некоторое время скрылся, и пришла с ним девушка стройная станом, с высокой грудью, насурьмленным оком и овальным лицом, с худощавым телом и тяжкими бедрами, в лучшей одежде, какая есть из одежд, и со слюной слаще патоки, и ее стан был стройнее гибких веток и речи нежнее ветерка на заре. И когда визирь увидал ее, он был ею восхищен до пределов восхищения, а затем он обратился к посреднику и спросил его: «Сколько стоит эта невольница?» И тот ответил: «Цена за нее остановилась на десяти тысячах динаров, и ее владелец клянется, что эти десять тысяч динаров не покроют стоимости цыплят, которых она съела, и напитков, и одежд, которыми она наградила своих учителей, так как она изучила чистописание, и грамматику, и язык, и толкование Корана, и основы законоведения и религии, и врачевание, и времяисчисление, и игру на увеселяющих инструментах».

В другом месте невольница сама говорит о своих достоинствах.

«И тогда халиф спросил: «Как твое имя?» – «Мое имя Таваддуд», – отвечала невольница. «О Таваддуд, какие науки ты хорошо знаешь?» – спросил халиф. И девушка отвечала: «О господин, я знаю грамматику, поэзию, законоведение, толкование Корана и лексику, и знакома с музыкой и наукой о долях наследства, и счетом, и делением, и землемерием, и сказаниями первых людей. Я знаю великий Коран и читала его согласно семи, десяти и четырнадцати чтениям, и я знаю число его сур и стихов, и его частей и половин, и четвертей и восьмых, и десятых, и число падений ниц. Я знаю количество букв в Коране и стихи, отменяющие и отмененные, и суры мекканские и мединские, и причины их ниспослания; я знаю священные предания, по изучению и по передаче, подкрепленные и неподкрепленные; я изучала науки точные, и геометрию, и философию, и врачевание, и логику, и риторику, и изъяснение и запомнила многое из богословия. Я была приверженна к поэзии и играла на лютне, узнала, где на ней места звуков, и знаю, как ударять по струнам, чтобы были они в движении или в покое; и когда я пою и пляшу, то искушаю, а если приукрашусь и надушусь, то убиваю. Говоря кратко, я дошла до того, что знают лишь люди, утвердившиеся в науке».

Осман-Бей приводит анекдотическую историю о жене великого визиря Фуад-паши, которая торговала выпестованными ею же красавицами с большим размахом. Однако стремительное расширение этого деликатного бизнеса натолкнулось на неожиданное препятствие – предложение начало превышать спрос. Не найдя других способов сбыта своей «продукции», госпожа Фуад решила прибегнуть к потусторонним силам. План ее состоял в том, чтобы околдовать потенциальных клиентов в выгодном для себя направлении. Призванный ею маг снабдил эту удивительную особу «волшебной рубашкой, обладавшей свойством придавать неотразимую прелесть той особи, которая ее надевает». И дела госпожи Фуад, действительно, быстро пошли на лад. Ее прелестницы разлетались как птицы, выпущенные из клетки, причем по фантастическим ценам. Хотя конкурирующие завистницы поговаривали, что дело вовсе не в чудодейственной рубашке, а в положении супруга госпожи Фуад, на благосклонность которого рассчитывали щедрые покупатели.

Покупки рабов и рабынь подлежали юридическому оформлению.

В сказках «Тысячи и одной ночи» находим: «До чего дошла цена за эту девушку?» – спросил он посредника. И тот ответил: «Цена за нее дошла до девятисот пятидесяти динаров, кроме платы за посредничество, а что касается доли султана, то она с продающего». – «Пусть невольница будет моя за цену в тысячу динаров, вместе с платой за посредничество», – сказал посреднику Нур-ад-дин….И не успел Нур-ад-дин опомниться, как посредник привел судей и свидетелей и написали на бумажке условие о купле и продаже, и посредник подал его Нур-ад-дину и сказал: «Получай свою невольницу! Да сделает ее Аллах для тебя благословенной! Она подходит только для тебя, а ты подходишь только для нее».

«Девушку на другой день пересылают в дом покупателя или покупательницы в сопровождении старой женщины, не выпускающей ее ни на минуту из виду. – вспоминала Мелек-Ханум. – Там она остается в течение нескольких дней, пока не убедятся, что у нее нет никаких телесных недостатков. Призывают бабку, чтобы исследовать, не имела ли покупаемая невольница прежде любовных отношений. После такого рода исследования, уплачивается сумма, за которую она продана, и продажа узаконивается формальной бумагой называемой петшех».

Юные девы отнюдь не светились радостью, когда мрачный евнух закрывал за ними ворота «Дома счастья». Они вряд ли представляли, что их ждет в гареме, зато хорошо понимали, что навсегда расстаются с прежней жизнью.

В этом таинственном мире были свои законы и иное течение времени, отменявшее память, прежние привязанности и привычки. Теперь их жизнь, одежда, пища, мечты, даже имена – все становилось иным.

«Сознание своего исключительного права обладателя и полновластного господина притупило его чувство к своим женам, – писал Д. Дорис о султане Абдул-Хамиде. – Поэтому и ищет он, как постаревший сластолюбец, перемены, неожиданности, новизны… Однажды утром, узнав о том, что три юные черкешенки только что доставлены в сераль и ждут лишь момента, когда они будут ему представлены, Его Величество спросил, «было ли сделано необходимое». Под этим подразумевались некоторые предварительные формальности: принятие ванны, медицинский осмотр, удостоверение в девственности, перемена наряда, обучение правилам этикета, целованию руки, реверансу и т. п. Дежурный евнух ответил утвердительно и, довольный собой, прибавил, что он в тот же день одел девушек во все новое. «В таком случае, – сказал Султан, – пусть их разденут: я желаю видеть их в их бедности и естественном обличье и хочу, чтобы так было и впредь».