Сергей Катканов - Священные камни Европы

Возвышенный религиозный мистицизм этой картины просто завораживает. Кажется, стоит лишь заменить слово «будда» на слово «Христос» и мы получим отрывок из хроники крестового похода. Но не обольщайтесь: для самурая эти слова звучат совершенно по–другому и значат другое. Вы всё поймете, когда дальше прочитаете у автора «Повести…»: «Учит нас Будда: ничто, пустота, вот что такое дух наш. Ни грехов, ни счастья не существует, ибо и то и другое суть порождения сознания, а оно есть ничто».

Как видим, самурай не знает греха, а потому не может стремится к святости. И чего тогда стоят все самурайские молитвы, если дух самурая–пустота? И храмы их воздвигнуты во имя великого Ничто. Самурай не может служить добру, потому что для него нет ни добра, ни зла. Вообще ничего нет.

Автор «Повести…» пишет: «Любовь к женам и детям — помеха в круговращении жизни и смерти». Самурая трудно увидеть в роли защитника вдов и сирот, даже собственную жену и детей он не должен любить. Будда запретил любить, потому что любовь приводит к страданиям. А там, где нет любви, воистину торжествует Пустота.

И чем–то надо эту пустоту заполнить. Автор пишет: «Осужденному государем, ни луна ни солнце не светит». Мы могли бы такое сказать про отверженного Богом. Но для самурая государь и есть бог. Верховный Сеньор рыцарства — Христос, верховный сеньор самурайства — император.

Ямамото пишет: «Хорошо поступает тот, кто считает окружающий мир сном. Говорят, что мир, в котором мы живем, ни чем не отличается от сна». Значит, по сравнению с рыцарем самурай действует в принципиально иной системе координат. Рыцарь действует в мире Божьего Творения, где всё драгоценно, потому что создано Богом. Самурай действует как бы «во сне», в пределах иллюзии, где ничто не имеет ни какого значения.

И рыцарство, и самурайство дали множество образцов невероятной храбрости, но их храбрость очень разного рода.

Ямамото пишет: «Когда есть выбор, умереть или не умереть, то лучше умереть». «Если смерть для человека нечто ненужное, то он достоин презрения». «Нужно заранее считать себя мертвым».

Основа самурайской храбрости — презрение к жизни. Жизнь — иллюзия, а смерть освобождает от этой иллюзии, и тогда наступает подлинная реальность — ничто, пустота, нирвана. Основа рыцарской храбрости — презрение к смерти. Потому что смерти нет. Погибая, рыцарь остается жив, он лишь переходит в иной план бытия.

Да, рыцарь мог бы повторить вслед за Ямамото: «Если воин привязан к жизни, от него вовсе не будет ни какой пользы». Рыцарь согласился бы и с такими словами Ямамото: «Человек, который не укрепляется в необходимости неизбежно умереть, обрекает себя на недостойную смерть». Но для рыцаря эти слова наполнены совершенно другим смыслом. Рыцарь не боится смерти, потому что знает, что её нет, ведь это только кажется, что человек умирает. Самурай не боится смерти, потому что считает, что жизни нет, ведь это только кажется, что человек живет.

Итак, рыцарь любит жизнь и презирает смерть. Самурай любит смерть и презирает жизнь. Бусидо учит тому, что путь самурая — это путь смерти.

Иногда кажется, что рыцарям стоило бы многому поучиться у самураев. Вслушайтесь, например, в прекрасные слова Сиба Ёсимаса: «Человек, профессия которого — война, должен усмирить свой разум и вглядеться в глубины других людей». Как это тонко сказано! Каждому рыцарю стоило бы прислушаться к этому совету. Ни один средневековый европейский автор не мог дать такой глубокой и тонкой формулы.

А Ямамото Цунэтомо сказал: «В конечном итоге в основе всего лежит простота мышления и сила духа». Слова воистину великие. И ещё у Ямамото: «Уже тем, что человек отказывается отступить, он приобретает силу двух людей». Наши аплодисменты. Это вполне по–рыцарски.

И стихи, которые писали самураи, куда глубже и тоньше, чем стихи, которые писали рыцари. Но знаете почему? Рыцари развивали дух, то есть ту часть души, которая связывает человека с Богом, и силы собственно души у них часто оставались не очень развиты. У самураев именно дух, в нашем понимании этого слова, оставался совершенно не развитым, душа самурая начисто лишена вертикального измерения, а потому все свои внутренние силы он мог расходовать на развитие «душевной» сферы, к которой принадлежит и сфера эстетическая. Поэтому, самурайская эстетика интереснее, тоньше рыцарской. Тут всегда одно за счет другого. Человек духовный лучше разбирается в небесном, человек «душевный» лучше разбирается в земном.

Тому что связано с «душевной», эстетической сферой рыцари вполне могут поучиться у самураев, но с очень большой осторожностью, чтобы не нахвататься ненароком ложных идей и представлений. Не будем забывать: Бусидо — путь смерти — не рыцарский путь.

Иван Ильин о рыцарстве

Великий православный мыслитель Иван Ильин ничего не писал о рыцарстве, а между тем, он написал о рыцарстве то самое главное, без понимания чего невозможен настоящий рыцарь, а это понимание в свою очередь вряд ли возможно без Ильина.

Мы по привычке не сомневаемся в том, что дело веры нельзя отстаивать при помощи насилия, как впрочем, и ни одно доброе дело вообще. Кто проливает кровь во имя Христа, тот уже тем самым отрекается от Христа. Нельзя отстаивать добро при помощи зла. Нельзя служить Богу, совершая грехи. Как правило, эти утверждения кажутся нам аксиомами, и с этих позиций православные отрицательно относятся к крестовым походам — нельзя служить Богу, убивая людей. И с этих позиций само понятие «рыцарь веры» может показаться абсурдным. Разве можно утверждать веру Христову при помощи меча? «Взявший меч, мечом и погибнет». Не можем же мы сомневаться в словах Христа. И всё–таки Православная Церковь ни разу не заявила, что использование меча запрещено, ни разу не призвала христолюбивое воинство «перековать мечи на орала». И преподобный Сергий благословил святого благоверного князя Димитрия Донского. И святой благоверный князь Александр Невский всю свою жизнь проливал кровь. И так далее.

Как же снимает Иван Ильин это противоречие? Он его ни как не снимает. Он говорит о том, что это неустранимое противоречие. И неустранимость этого противоречия — трагична. Ильин, ни разу не употребивший слово «рыцарь» пишет в точности именно о рыцарях.

«Где нет живого действующего духа, там не может быть и трагедии. Трагедия возможна только там, где живет и действует свободное и ответственное существо. Сущность духовной трагедии состоит в том, что в земной жизни человека обнаруживается неразрешимое, непреодолимое затруднение, которое вызывается не просто его личными свойствами, но самой объективно сущей природой вещей… — в несоответствии целей и средств, в несогласуемости должного и неизбежного, в неустранимости неприемлемого…, в препятствии, возлагающем вину на невиновного героя, в страданиях невинного за вину виновных…, в вынужденном отказе от праведности во имя религиозного призвания. Всюду, где духовный человек страдает от объективно неразрешимого конфликта и несет в жизни последствия этой неразрешимости, слагается трагическая ситуация… Чем духовнее человек, чем глубже его душа, чем праведнее его воля — тем больше его жизнь насыщена трагическим».