Евгений Витковский - Вечный слушатель

И готов поклсться Богом:

Ты честней меня и лучше, Ганга Дин!

ШИЛЛИНГ В ДЕНЬ

Я старый О'Келли, мне зорю пропели

И Дублин и Дели - с фортов и с фронтов,

Гонконг, Равалпинди,

На Ганге, на Инде,

И вот я готов: у последних... портов.

Чума и проказа, тюрьма и зараза,

Порой от приказа - мозги набекрень,

Но стар я и болен,

И вот я уволен,

Мой кошт хлебосолен: по шиллингу в день.

Хор: Да, за шиллинг в день

Расстараться не лень! """""""""""""""""""""""""

Как его выслужить - шиллинг-то в день?

Рехнешься на месте - скажу честь по чести,

Как вспомню о вести: на флангах - шиит,

Он с фронта, он с тыла!

И сердце застыло;

Без разницы было, что буду убит.

Ну что ж, вероятно, жене неприятно,

Чтобы мне, господа,

Не стоять в холода

Возле биржи труда, - не возьмете ль в курьеры?

Общий хор: Зачислить в курьеры:

О, счастье без меры,

Вот старший сержант - он зачислен в курьеры!

На него взгляни,

Все помяни,

До воинской пенсии вплоть

ГОСПОДЬ, КОРОЛЕВУ ХРАНИ!

ШИВА И КУЗНЕЧИК

Шива, сеятель злаков, гонитель небесных туч,

В наидревнейшие годы грозен был и могуч,

Он назначил каждому участь, работу и пищу деля,

Не позабыл никого, от нищего до короля.

Все он создал - Шива-Охранитель,

Бог великий! Бог великий! Все он сотворил:

Колючки для верблюдов и сено для коров,

Материнское сердце - лишь для тебя; спи сынок мой,

и будь здоров.

Пшеницу дал он богатым и просо дал беднякам,

Ходящим за подаяньем - отбросы и рваный хлам,

Пусть бык достанется тигру, стервятнику - падаль глотать,

Бездомным волкам назначил с голоду кости глодать.

Никто не вознесся слишком, никто не остался наг.

Стояла Парвати рядом, следя за раздачей благ.

Подурачить решила Шиву - то-то смеху будет, гляди!

И маленького кузнечика спрятала на груди.

Закончен раздел; богиня спросила, скрывая смех:

Властелин миллионов ртов, накормил ли ты вправду всех?

Шива, смеясь, ответил: Раздача благ - позади.

Сыт даже тот, которого спрятала ты на груди.

Богиня достала кузнечика - был слишком ясен намек.

Увидела: Меньший из Меньших грызет зеленый листок.

Пара Парвати перед Шивой, не подъемля в молитве глаз:

В самом деле бог напитал все живое в единый час.

Все он создал - Шива-охранитель,

Бог великий! Бог великий! Все он сотворил:

Колючки для верблюдов и сено для коров,

Материнское сердце - лишь для тебя; спи сынок мой,

и будь здоров.

НАПУТСТВИЕ

КОЛЬ УДАЛОСЬ МНЕ ВАМ ПОМОЧЬ

И ПОЗАБАВИТЬ ВАС

ТО ПУСТЬ ТЕПЕРЬ КОСНЕТСЯ НОЧЬ

МОИХ УСТАЛЫХ ГЛАЗ.

НО ЕСЛИ Б СНОВА В ТИШИНЕ

ПРЕД ВАМИ Я ВОЗНИК

ТО ВОПРОШАЙТЕ ОБО МНЕ

ЛИШЬ У МОИХ ЖЕ КНИГ/

"""

ИЗ ПОЭТОВ ИРЛАНДИИ

УИЛЬЯМ БАТЛЕР ИЕЙТС

(1865-1939)

РАЗМЫШЛЕНИЯ

ВО ВРЕМЯ ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ

I

Родовые усадьбы

В богатом доме, средь куртин в цвету,

Вблизи холмов, вблизи тенистой рощи,

Жизнь бьет ключом, отринув суету,

Лиясь, как дождь, пока достанет мощи,

Расплескиваясь, рвется в высоту,

Чредует формы посложней, попроще,

Меняясь в них, дабы ценой любой

Не стать машиною, не стать рабой.

Мечты! Но и Гомеру бы, похоже,

Не петь, коль скоро бы не знать ему

Мерцанья черных янтарей, - и все же

Привычно думать нашему уму

О раковинах на прибрежном ложе,

С отливом не вернувшихся во тьму

Глубин, что и они когда-то были

Наследственною мерой изобилий.

Жестокий человек и деловой

Назначил зодчим, столь же деловитым,

Исполнить в камне план заветный свой:

На диво всем потомкам-сибаритам

Воздвигнуть символ чести родовой.

Но от мышей спастись ли даже плитам?

Десятилетья минут - и, глядишь,

Наследник мраморов - всего лишь мышь.

Но что, коль этот парк, где крик павлинов

Ночной порой звучит среди террас,

И где Юнона, склепный свод покинув,

Богам лужаек зрима каждый час,

Где посреди древесных исполинов

Дается нам отдохновенье глаз

Что, если все, что здесь доступно въяве,

Замена нашей гордости и славе?

Что, если герб, взирающий с дверей,

Гнездо традиций, древних и упрямых,

Блуждание вдоль зал и галерей,

Портреты предков в золоченых рамах,

Достоинство семейных алтарей.

Покоящихся в вечных фимиамах

Что, если цели нет у них иной:

Заменой быть для гордости больной?

II

Мой дом

Седая древность башни и моста,

Старинный дом в кругу оград просторном,

Кремнистая земля;

Символика цветущего куста

Меж вязами и одичалым терном;

Ветр зашумит, суля

Часы дождя и хлада,

И промелькнет на миг

Взволнованный кулик,

Заслыша топот и мычанье стада.

Ступени, свод, камин, бумажный лист,

Исписанный, холодный подоконник.

Да, в комнате такой

Виденье облекал панегирист,

Певец "Иль Пенсерозо" и платоник,

Туманною строкой,

И было въяве зримо,

Как, робко трепеща,

Полночная свеща

В окне мерцала всем, бредущим мимо.

Здесь кров для двух людей. Один сумел

Собрать вооруженных два десятка,

И жить средь этих стен,

Хоть и казался он меж ратных дел,

Сомнений, треволнений, беспорядка

Забывчив и забвен;

И я - второй, как вящий,

Живой пример уму:

Потомству моему

Эмблемою печали предстоящий.

III

Мой стол

Две тумбы, и на них доска.

Перо, листки, и сталь клинка

Блестит - подарок Сато,

Врученный мне когда-то,

На все вокруг, как некий рок,

Как неизменности урок,

До Чосера откован,

Взирает из шелков он.

Так пять веков в родной стране

Подобно молодой луне

Он пролежал, ни разу

Не обновляя фазу.

Но сердце знает: такова

Непреходящесть мастерства.

Ученым любы споры

Кто мастер, год который,

Когда сей славный образец

В дар сыну передал отец.

Искусная работа,

Рисунок, терракота,

Непреходящий символ в ней,

Но красота души - важней:

Душа, как одеяньем,

Объемлется деяньем.

Счастливей всех - преемник тот,

Кто ведает, что не войдет

В возвышенное царство

Жрец низкого фиглярства,

Но кто возвысит дух и речь,

Кто может в сердце песнь беречь,

Внемля павлиньи стоны

В обители Юноны.

IV

Мои потомки

От предков разум получив живучий,

Не вспоминать, возможно, должен я

Ни дочь, ни сына, и - на всякий случай

Забыть, что у меня была семья;

Но в кои веки аромат летучий

Даруется теченьем бытия;

Цветы на ветках вянут, облетая,

И вновь кругом шумит листва простая.

Но если все же угасает род,

И все бесцветней вялые потомки,

И каждого иль бремя дел гнетет,

Иль брака неудачного постромки?

Быть может, рухнут лестницы и свод.

И лишь сова, избравшая обломки

Жильем, затянет по ночным часам

Печальный плач печальным небесам.