Татьяна Калугина - Пути восхождения

После раннего ухода из жизни Ф. Д. Лукина руководителем общества стал Р. Я. Рудзитис. В 1937 году Н. К. Рерих писал своим друзьям в Европу: «Сейчас председатель общества — задушевно истинный поэт Рихард Рудзитис… деятельность латвийского общества должна в каждом культурном человеке вызвать искреннее одобрение. Если вспомним, какое количество книг издано, притом почти все по-русски, за год председательства Р. Рудзитиса, то нельзя не приветствовать эту усиленную светлую работу. А сколько полезных докладов сделано, теперь расширен музей и намечается широкая программа на будущее».

К тому времени, когда в Риге образовалось Общество Рериха, Владимир Шибаев уже вернулся в Индию и все, что осталось из привезенных им материалов, было передано по просьбе Н. Рериха в архив общества. «Но вот какая интересная деталь, — рассказывает Гунта Рихардовна. — Ведь почти все литературные труды, привезенные Шибаевым из Индии, вошли в изданную здесь книгу, и все они были отпечатаны на машинке. Манускрипт пьесы «Милосердие» оказался единственным, сохранившимся в рукописном варианте. Мой отец предполагал, что пьесу эту сам Рерих считал незаконченной, потому и не перепечатал. В Ригу же он отправил ее с другими работами для сохранности. Во всяком случае, доподлинно известно, что именно через рижских друзей собирались Рерихи вернуться в тридцатые годы на родину.

— Как познакомился ваш отец с Рерихами и в чем заключалась его работа в рижском обществе? — спрашиваю я.

— Иногда мне кажется, что отец и не мог не повстречаться с ними, так много общего было у них, — говорит Гунта Рихардовна. — Помните напутствие Льва Толстого молодому Рериху, когда художник подарил ему фотографию со своей картины «Гонец»? «Пусть ваш гонец очень высоко руль держит, тогда доплывет», — сказал Толстой. Вот и у моего отца на столе всегда стоял камертон, по которому он любил ударять, как бы напоминая: настраивайтесь на главное! Основным лейтмотивом его жизни была тяга к красоте, огромная жажда сделать совершеннее окружающий мир.

Рихард Рудзитис рано начал печататься, и уже в первых его опубликованных стихах прозвучали восточные мотивы — восточный образ мышления был близок поэту благодаря глубокой связи с природой. Большое влияние оказали на него также мир Льва Толстого, его восточные новеллы и, конечно, поэзия и философия Рабиндраната Тагора. В 1918 году вышли первые переводы Рудзитиса — двенадцать стихов из «Садовника» Р. Тагора. За ними — переводы Бхагавад Гйты, Упанишад, поэзии Вивекананды, перса Саади; печатаются статьи о Тагоре, о национальном движении в Индии, о Махатме Ганди, об ученом Джагадыше Боше. Всего Рудзитис выпустил 15 статей о Тагоре, переводы 133 его стихотворений, пяти драм, а также философские работы. «Таким, каким он был, он определился уже с детства, можно сказать, с рождения, — рассказывает Гунта Рихардовна об отце. — Ведь и сочинять он начал в детстве, и философское восприятие мира, близкое в чем-то восточному мировоззрению, — все это было в нем уже в самом начале. А эта удивительная тяга к книге — в крестьянском доме, где почти не было книг!.. От своих родителей он унаследовал любовь к труду и понимание природы.

У отца был большой, основательный дневник, страницы которого раскрывают духовную жизнь поэта. Мне хотелось бы открыть страницу от 10 июня 1921 года, когда отец послал письмо Р. Тагору и получил от него ответ.

«Великий Мастер, простите, что потревожил Вас, но когда раскаляется сердце, то душа, доселе молчавшая, вырывается наружу. Всем сердцем отдался я изучению индийской философии, и она захватила мое сознание. Однако я европеец и не могу целиком отбросить европейскую культуру, ощущая необходимость найти и в ней что-то положительное.

Среди грубости и жестокости нашего мира начинают ныне звучать пророческие голоса тех, кто видит и понимает. Однако чаще всего они вызывают лишь еще больше ненависти и разрушения. Да, много темного в мире, но человек не может только ненавидеть, он нуждается в опоре, в твердых знаниях, нуждается в понимании смысла жизни. Лев Толстой был одним из немногих, кто провозгласил победу над хаосом; надо лишь пожелать, и «царство небесное» будет на земле. Но как это осуществить? Как этого достичь, если врожденная грубость тысячелетий гнетет нас, наполняя наши жилы и отравляя нашу кровь? Как хотел бы я стать более совершенным, не поддаваясь волнам этого великого океана жизни, что бросают меня ежечасно на скалы! Я борюсь со своими инстинктами, ищу свое истинное «я» и жажду познания; читал Вашу книгу «Садхана» и ощутил просветление от космической мощи и великой надежды, которую она несет. Первым моим побуждением было понять свою жизнь в свете этой абсолютной радости, и я твердо пытался следовать этому, но потом что-то сломилось во мне — ведь собратья мои живут совсем иной жизнью, им обычно недоступны солнечная мощь и сияние. Большинство из окружающих и не могут жить иначе. Потому простите меня, великий Мастер, что ничего не смог с собой поделать, кроме как обратиться к Вам с этим жгучим вопросом: что может приблизить человека к истине, если в нем самом нет ни малейшего стремления к этому? Пусть бы таких людей было немного, но ведь их большинство! И если кто-то произносит все же слово «человечество», то сам он не живет этим приобретенным знанием, но идет протоптанной тропой тысячелетий. Уничтожить — легче всего, даже очень большое зло; поучать — тоже легко, даже самым возвышенным заповедям. Но как вдохновить людей? Как создать нового человека? Как зажечь в нем огонь красоты и жажду знания, что соединило бы его со всем миром?..

По национальности я латыш и, как таковой, чувствую на себе ярмо больших наций. Однако я знаю, что и мои собратья в такой ситуации были бы не лучше. Где же найти корень, ось европейской культуры, ее дух? Как преобразить ее и создать заново? Как научить Европу мыслить, чувствовать, жить и верить в совершенство?..

С уважением —

Р. Рудзитис».

(Из дневника Р. Рудзитиса. Вечер, 27 июня 1921 г.)

«Сегодня я испытал одно из самых сильных переживаний в моей жизни. Быть может, что-то похожее было и вчера, на берегу моря, когда писал рассказ «Пробуждение Брамы». Да, я осмелился обратиться со своим криком боли к самому благородному из величайших мира сего. Лев Толстой запутал мой душевный узел еще туже, и я надеялся, что Тагор будет тем, кто его распутает. И вот сегодня утром меня, вернувшегося со взморья в Ригу, ожидало это незабываемое письмо. Конечно, в нескольких словах нельзя было ответить на вопросы, поставленные мною, ведь были затронуты глобальные проблемы, которые нужно было бы совместно обсудить и исследовать. Потому и письмо такое короткое, и все же оно полно жизни и так дорого мне. Вот что он ответил мне по-английски: