Н. Денисов - Огненный крест

Такие воспитательные беседы вел со мной мастер часто.

Устройство моё в ШПЭР или ТОДТ затягивалось, а оставаться на фабрике Юхана Хабнера, «пересидеть войну», как мне советовал мой русский мастер, и устраивать свою жизнь в Берлине меня не соблазняло. Меня потянуло назад в Югославию. И я по просил у Юхана отпуск в Белград, якобы по «студенческим делам». Юхан сказал: «Хотя вам еще не полагается отпуск, не прослужили полгода, но я вам, воспитаннику генерала Адамовича, всё сделаю».

Я вернулся в Югославию и опять же по совету моего отца поступил в Русский корпус.

Меня направили в штаб первого полка, стоявшего в городе Лознице, на берегу пограничной, между Сербией и Боснией, реки Дрины. Уточню, что Сербия в то время, под немецкой оккупацией, возглавлялась сербским генералом Недичем. Генерал исполнял договоренность с немцами – бороться силами своих отрядов добровольцев-антикоммунистов с коммунистическими партизанами.

В Хорватии «сидел» самостийник Пелевич. Он договорился с немцами не как побежденный, а как союзник, немцы признали его Независимую Державу Хорватскую в границах самой Хорватии, Приморья Югославии, где жило совсем немного хорватов, а большинство – сербы, и всей Боснии до реки Дрины – с большинством мусульманского населения, то есть отуречившимися сербами, и меньшинством сербов православных.

В первом полку был такой порядок. Доброволец, поступивший на службу, должен был отслужить месяц в караульной команде первого полка, потом его направляют в ту часть, в которую он сам пожелает. Начальником караульной команды в Лознице был полковник Кожухов. Он каждое утро присутствовал на разводе караулов, спрашивал всякого в строю: «Имя, фамилия, чин? Ваши обязанности?» Полковнику надо было отвечать четко, точно. Как- то один из караульных на его вопросы ничего не ответил. Стоит, смотрит начальнику караульной команды в глаза и молчит.

«Господин полковник, разрешите сказать!» – начал было сосед по строю. – «Молчать! Не разговаривать! Не вас спрашивают!»

Полковник уже кипел, сердился, когда сосед все же сумел разъяснить ситуацию: «Господин полковник! Он – глухой!» – «А? Глухой? – не удивился полковник и навалился на следующего. – Почему у вас винтовка в левой руке?» – «У меня нет правой, господин полковник».

Доктор Плишаков, корпусный врач, признавал годными для военной службы инвалидов Первой мировой и гражданской еще по приказу генерала Скородумова, «чтоб инвалиды и калеки могли вернуться на родину». А вскоре это инвалидное и калеченое «войско» сумело отстоять мост на Дрине у села Заяча. Засели с тяжелыми пулемётами и косили партизан-титовцев, пытавшихся перейти из Боснии в Сербию. Большие силы этих партизан, гонимые казаками дивизии генерала фон Панвица, так и не смогли перейти Дрину, встретив сопротивление Русского корпуса, и по чти все были перебиты, остатки разбежались по горам и лесам Боснии, и сам Тито едва с чертовой помощью чудом ускользнул от казаков.

Наш юнкерский батальон тоже стоял на Дрине. И на вверенном нам участке берега Дрины было спокойно. Мы охраняли тот самый мост у живописного села Заяча. И на мост уже никто не нападал. Было жаркое лето, а вода в горной Дрине холодная. Мы купались, ловили рыбу в свободное от юнкерских занятий и караулов время.

А кругом шла война.

Хорватия под самостийником Пелевичем, как союзница Германии, находилась в состоянии войны с Англией, США и Советским Союзом. Босния, населенная сербами, в большинстве отуречившимися («потурице»), то есть перешедшими в ислам во времена турецкого владычества, немцами была присоединена к Хорватии до реки Дрины, на которой, как я сказал, и стояли мы, охраняя границу Сербии.

Пелевич и его войско усташей уничтожали сербское население, которое оставалось на территории Хорватии. Выводили всех жителей православных сел и расстреливали. Мужчин и женщин, детей и стариков. Один серб спросил усташа: «Я хочу знать, за что мы приговорены к смерти?» Усташ ответил: «За то, что православные. За то, что креститесь тремя пальцами».

Опустевшие села грабили и сжигали.

Мусульмане босанцы были союзниками с католиками хорватами, образовали мусульманский СС и тоже убивали православных сербов.

Сербы находились и по эту сторону границы, которую мы охраняли. С противоположной стороны, когда сербы работали на полях, по ним стреляли хорваты-усташи и босанцы «потурице».

Мы выходили на берег Дрины и кричали, что мы, представители немецкой власти, не позволим стрелять по мирному населению. На противоположном берегу хохотали и кричали в ответ: «Вы такие же немцы, как и мы!». Тогда мы давали залп из ружей. И на Дрине опять становилось спокойно.

Сербы, которых мы охраняли, были нам благодарны, называли нас братьями, православными, и угощали нас ракией, всякими закусками, свининой, законсервированной по сербскому способу в смальце...

В то жаркое лето, в июле 1943 года, меня произвели в подпоручики. Производство было торжественное. Приехал генерал Штейфон, командир корпуса, каждому юнкеру выдал погоны подпоручика и сказал речь: «Вы подпоручики будущей Российской царской армии! Царь признает вам эти чины! Не вольноопределяющихся, а настоящих подпоручиков! Не смущайтесь тем, что немцы не признают эти ваши чины...»

После был банкет. Попойка.

Наш командир роты полковник Котля после производства вменил в обязанность нам – кавалеристам-подпоручикам, корнетам и казакам, хорунжим и калмыку Петру Бакулину – отбыть по месяцу на конюшне. Для общей практики. И этим еще помочь конюшне и её обслуге. Не хватало конюхов.

Командир обоза и конюшни, старый казачий вахмистр, называя меня уважительно «господином подпоручиком», наставительно и строго отдавал приказание: «Господин подпоручик, почистите Настю!» Кобылу то есть...

Еще приметное событие. Вернулся «из командировки» один из добровольцев Семинского и поступил к нам во вторую юнкерскую роту первого полка. Это был мой друг Шурка Москаленко. Шурку забросили на парашюте за линию фронта в советской форме, при советской сумке – с немецким хлебом и немецкими консервами. Шурка подошел к командиру какого-то отступающего красноармейского подразделения и лихо по-кадетски отрапортовал: «Разрешите представиться! Отстал от такой-то части... Разрешите присоединиться к вашей?!»

Командир распознал его сразу: «Белогвардеец! Засланный! Взять его под стражу! Отвести куда следует!»

К Шуркиному счастью, в этот момент налетели немецкие «щуки», и все побежали прятаться кто куда. Шурка спрятался в кустах. Пришли немцы, и Шурка вернулся туда, откуда его посылали к красным. Его хотели послать второй раз, но он отказался.