Н. Денисов - Огненный крест

Познакомился еще с одним русским – Виктором Алексеевичем Маликовым. Ему 76 лет, не столь давно перенес сложную операцию на сердце. Смотрю на него: никаких заметных внешних при знаков недавней болезни. Стройный, крупный и энергичный мужчина. Говорю об этом человеку – без намека на комплимент. А Виктор Алексеевич протестует:

– Какое там энергичный!

– Да, – говорю, – вы все тут выглядите моложе своих ровесников в России. Вы уж поверьте мне!

В доме затеян ремонт и хозяин жалуется:

– Мастер-каменщик пришел, а подсобника нет. Пьёт. А ведь сегодня суббота, плачу двойную ставку. Будет пить и в воскресенье. Значит, в понедельник тоже не придет: будет болеть голова.

Виктор Алексеевич смотрит этак испытывающе, явно ждет от меня умозаключений. Не дождавшись, открытым текстом, как говорится, сам делает резюме о том, что если хочешь достичь тут благополучия, надо крепко работать, а не пить...

– И у нас так же! – вставляю реплику.

– Да не совсем... Я же помню... Мы сюда приехали без штанов, государство выдало каждому по десять долларов пособия. И как пришлось трудиться, чтоб выбиться из нужды!

Пьём пиво на кухне, хорошо обставленной всякими агрегатами в помощь хозяйке. О назначении большинства этих агрегатов, исключая холодильник, естественно, только догадываюсь. Впрочем, за неторопливым разговором пиво приходится пригублять только гостю, хозяину дома – «давно нельзя!» И хозяин пьет апельсиновый сок. Он вдруг энергично срывается на электрический звонок в прихожей, вскоре так же напористо возвращается, говорит, что нужна помощь. Знакомый немец Петер привез комод, как раньше с ним договаривались. Петер уезжает в США, распродаёт вещи. Конечно, комод заносим в дом. Для трех мужиков – занятие игрушечное.

И теперь за столом – тесней и веселей. Моложавый рыжий немец Петер, мы с Маликовым, еще подсела, наставив угощений, хозяйка Шура. Шария, точнее. Про неё мне уже известно, что она из крымских татарок. Так что за столом – полный интернационал. В шутку говорю об этом очень миловидной хозяйке, она согласно кивает. А разговор идёт на трех языках – на русском, немецком, испанском. Преимущество – за немецким. Это Петер, смеясь, все вставляет свои реплики. Шура улавливает мой интерес к репликам Петера, говорит мне:

– Вы, кажется, понимаете по-немецки?

– Я, я, форштейн! Смысл понимаю.

Петер опять смеётся. Возможно, моему «знанию» немецкого и произношению. И повествует, что он «перелетная птица»! Уже дважды уезжал: и в США, и в Германию. В Гамбург. Не прижился ни там, ни там. Для Германии он – чужой немец! И те для него чужие... И вот теперь снова в США. Надолго ли? Не знает. Но человек, мол, ищет где лучше.

Напившись пива, как писали старинной неторопливой прозой, «напившись чаю», едем мы с Виктором Алексеевичем «смотреть город». Понимаю, что это Волков дал «указание» своему приятелю и соседу по улице, чтоб занял гостя из России. Так уж мы, русские, видимо, скроены, всякий стремится похвалиться, как известный кулик, своим болотом.

В Тюмени я тоже таскал венесуэльского гостя Волкова по тюменским достопримечательностям. Не знаю, как он стерпел выбоины-ухабины сибирского асфальта?! «Жигулёнок» патриотического клуба «Отечество» кружил по городу, то к полуразрушенному монастырю, то к Знаменскому собору, то к нашей писательской «деревяшке» на Осипенко, бывшей тогда в строительных лесах. Терпел пожилой человек, да еще там и там вынимал свой «лопатник» из кармана пиджака, вносил благотворительную лепту то в церковный, то в монастырский жестяной ящик, то в писательскую «копилку» – «на возведение и восстановление». Как я ни бросал протестующие взгляды и реплики – не сорите, мол, валютой, не оценят тут у нас, не внимал он. Впрочем, не отреагировал и на тюменские ухабины...

Зато как ядовито ругают мои новые друзья какую-то выбоинку в асфальте на Лос Палое Грандес, сколько возмущенных слов в адрес городской управы!

– Виктор Алексеевич, может быть, покажете, что за знаменитая тут у вас гоголевская лужа с ухабиной посреди прекрасного Каракаса! – говорю я, когда, выкатив за ворота маликовского двора, проехали пару перекрестков.

– А-а! – улыбнулся водитель. – Так миновали уже! Не заметили – тряхнуло?

Ах, Каракас!

Редкими были удачи мои – прокатиться вот так в шикарном авто по иностранному, блещущему новизной и неоном реклам, городу. Мореманы советские, экономя скудные йены, марки, рупии, а то и замаячившиеся в кармане доллары, топали эти вёрсты портовых городов пешим порядком. Вспомню разве что, как прокатился с нашими капитанами в такси (о, капитаны могли себе позволить!) по японской Иокогаме да по немецкому Бремену, да еще на машине дружественной таиландской торговой фирмы с её прекрасным водителем Джекки. О, как летели мы по Бангкоку! Стихи даже сочинились:

Не ведаю еще, какие строки сочиню я про моих друзей из латиноамериканского Каракаса, но Маликов не в пример черноглазой той Джекки ведет своё старенькое, впрочем, авто размеренно и спокойно. Так же нетороплив его рассказ о себе, «история» его судьбы так к месту вплетается и в мою задачу – узнать побольше о русских зарубежниках...

– Я ведь, в отличие от кадетов – тоже из Советского Союза. (Да, так и сказал – из Советского Союза!) До войны окончил физкультурный институт. Женился. Работал инструктором физкультуры в Ялте, в Доме отдыха. Когда началась финская война, поехал в Киев и стал просить, чтоб зачислили добровольцем в лыжный батальон. Приняли. Это было во второй половине февраля тридцать девятого года. Выдали мне шапку, полушубок, валенки, «сидор». Лыжи не успел получить – война кончилась... Ну а на фронте против немцев, тяжело раненый, попал в плен... Оперировали в немецком госпитале, подлечили, отправили на работы. Отгружали мы на платформы артснаряды. Дело было в Австрии. Там же познакомился со своей нынешней женой Шурой. Она была угнана из Крыма на работы в Германию. Это половина истории моей...

Когда закончилась война, оказались мы в американской зоне оккупации. Ехать домой? Многие ехали. Но и многие знати, что нас там ожидает! Лагеря. Колыма. А Шура рвалась на Родину. Попрощались с ней, она переехала в советскую зону...

Мне же в те дни в американской зоне встретился земляк-офицер из нашей Ялты. До войны мы хорошо знали друг друга. Так вот, земляк успел уже съездить в отпуск. Видел и мою жену. Рассказал мне, что она вышла замуж, родила дочку. У нас с ней был сын. Передала мне, что у неё новая жизнь, новая семья...