Нина Кондратковская - Круг зари

Впрочем, есть и новое. Плакаты вот призывают всемерно бороться за качество — идет десятая пятилетка. Опытным глазом парень заметил: темп работы не только не уменьшился, но даже увеличился. Не успевала потухнуть заря выпуска плавки над одной печью, как тут же разгоралась над другой.

«Красиво работают, черти, как по сценарию, — ритмично», — казенным словечком определил он.

Стоп! Молодой человек с усмешкой окинул взглядом печь, против которой остановился. Она всегда считалась самой захудалой. Подручные здесь вечно менялись, сталевары-«тошнотики», вечно недовольные жизнью, интереса ни в ком не вызывали… Да и быть довольным нечем здесь. Печь из года в год гуляла в отстающих. Сам он тоже ушел именно с этой рабочей площадки.

Молодой человек хотел уже двинуться дальше, но что-то его остановило, наблюдал работу подручных: бригада готовилась к заливке чугуна, и наконец догадался: не видно бестолковой суеты, не слышно ругани. Да и лица сосредоточенные, не кислые. Захотелось самому взять трамбовку и потолкать немного доломит за столбики передней стенки, наращивая повыше ложные пороги. Подручные делали это споро: кран уже навесил над заливочным желобом ковш и, только подручные отошли, сгребая пот с лиц, наклонил его. Оранжевая толстая струя чугуна воткнулась в желоб, казалось, остановилась — так классически равномерно наклонялся ковш.

Командовал заливкой широкоплечий мужчина в наглухо застегнутой черной спецовке. Стоял он к парню спиной, широко расставив ноги в прочных ботинках с квадратными носами, еле заметно двигал приподнятой ладонью: чуть вправо, влево, хорош… Хорош был и сам.

…Ни единой капли чугуна не щелкнулось на площадку, лишь клубы алого пламени скользили по струе да слышалось легкое шипение.

«А ведь прав Георгий, — подумал парень. — Вот эту картину надо было написать: хозяин! И не просто хозяин, а хороший хозяин этот дядька. Мастер с большой буквы! Филигранная работа…»

«Мастер с большой буквы», мановением руки приказав крановщику сменить ковш, пошел в будку. Мельком глянул, потом еще раз, остановился.

— Ты? — сказал он удивленно и обрадованно. — Здравствуй, здравствуй, Недогонов! Каким ветром? Хотя да: связь с производством, творческий поиск сюжетов или как там у вас…

— Ну, зааллилуил… Да просто соскучился. А еще проще — иду на крайнюю печь.

— Там сейчас такая пылища, что мало и увидишь: печь-то на двухванную перестраивают. Только, думаю, турнут тебя оттуда, не поглядят, что художник.

— Хм.. Где это видно, что художник?

— Ты даешь! — сталевар улыбнулся широким лицом. — В мартене все знают, что теперь художник. Да и любому видно — кудри, бороду отпускаешь. Нашим такая живописная арматура ни к чему, лишний горючий материал. А без каски и вообще по цеху ходить не полагается. Будто не знаешь? Возьми запасную в будке, занесешь потом.

— Спасибо, — Недогонов надел каску.

— Тебе хорошо, — вздохнул сталевар: — сиди себе, малюй. А то на пляж иди, натурщиц там сколько угодно. Нет, что ни говори, а тебе хорошо!

— Хорошо… — согласился Недогонов каким-то странным голосом.

— А что? Это мы тут жаримся, как проклятые…

— Слушай, Геннадий, а ты-то как на этой печи оказался? Неужели молодому инженеру-металлургу не нашли ничего лучшего?

— Ты даешь! — Геннадий осуждающе покрутил головой. — Сейчас на каждой печке по инженеру. А эта печь тем более — двухванная. Будто не знаешь?

Недогонов поперхнулся и, чтобы сталевар не заметил его смущения, торопливо отошел. Будто с луны свалился, искал виновницу-печь, а ее и в помине нет.

«Будто не знаешь, — усмехнулся он, шагая по цеху. — Знал бы ты, Геннадий, что я и газет-то в руки не беру… А ведь именно я был сюда кандидатом в сталевары. Как же это я, а? Нового нет, кроме… Словом, «а в остальном, прекрасная маркиза, все хорошо…»

Конец цеха виделся как бы в тумане, и шуму там было больше. Свод крайней печи уже уронили, и завалочная машина с разбегу стучала длинным хоботом, сбивая переднюю стенку. Монтажники в широких поясах толстенными стальными тросами стропили балки, снизу подрезали их; снопами вылетали искры, а в том месте, где еще недавно кипела сталь, стоял грохот и рев могучего двигателя. Сквозь плотные клубы пыли с трудом можно было разглядеть бульдозер — острым ножом он вспарывал ванну, сдвигал и сваливал вниз раскаленные, красные еще кирпичины, поворачивался, гремел, усердно трудился на небольшом пятачке, на самом горячем месте и самом пыльном.

Недогонов посочувствовал трактористу: наверняка работает в кислородном аппарате — там, где находился сейчас тракторист, не мог помочь никакой респиратор — легкая марлевая маска для такого пекла — фу-фу!

Он оглянулся и спрятался за чью-то неподвижную спину: по пролету шла девушка в каске, курточке и спортивных брюках.

«Неужели Геннадий сказал, что я здесь?» — промелькнуло вдруг, но девушка подошла к посту «Комсомольского прожектора», состоящего из двух — красной и черной — квадратных досок с надписью «хорошо» и «плохо», развернула рулончик и на красной доске прикнопила «молнию»: «Привет коллективу Уралстальконструкции, занявшему сегодня 1-е место!» Потом легкой походкой удалилась.

Недогонов вышел из-за спины рабочего, тот стоял с непонятным аппаратом на груди и передвигал рычажки, глядя не на аппарат, а в облако пыли, на трактор.

До слез обидно стало парню, что никому не нужен здесь. И эта девчонка — такая знакомая, даже больше, чем просто знакомая! — шла, оказывается, по своим делам, а не увидеть его. Выходит, мартен прекрасно обходится без него. А сталевар Геннадий Рогов варит сталь на двухванной печи, которую он, Недогонов, до этого и в глаза не видел. Сейчас даже трактористу позавидовал, хотя тот, видать, совсем изжарился. Трактор вон уж свесил гусеницы над рабочей площадкой и остановился, рокоча мотором.

— Упарился тракторист, должно быть, — заметил Недогонов.

— С чего бы это я упарился?! — отозвался рабочий с аппаратом на груди. — Я, кстати, теперь не тракторист, а оператор радиоуправляемого трактора…

Недогонов покашлял, сказать было нечего. Лишь подумал: «Как же это я умудрился почти что целый год такого валять дурака?!»