Нина Кондратковская - Круг зари

литсотрудник многотиражной газеты «Магнитогорский металл»

СТИХИ

Надо же было «записному толкачу», уже оформившему командировку, заболеть! Директор придумал солидную подоплеку: наладить крепкую связь с поставщиком металла, а такое дело, коль тот заболел, ну, кому доверишь, — только ему, Антону Савельевичу Назарову. Когда-то нелегкая подтолкнула его напомнить, что именно в этом городе он, Назаров, бывал в юности.

И погнали старика за тридевять земель…

Остановился Назаров в той же заводской гостинице, куда во времена далекой юности забегал то к прорабу насчет спецовок, то поругаться с газетчиком, почему не все члены бригады упомянуты в статейке. Гостиницу эту сейчас обновили пластиком и современной мебелью, выкрасили в приятные глазу приглушенные цвета и придумали экзотическое название «Азия».

Назаров оглядел вестибюль, и показалось ему, будто сквозь розоватую краску проступили на стене лозунги, наспех написанные рублеными буквами: «Комса! Все на разгрузку вагонов!», «Ударим высокими темпами по лодырю!», «Привет строителям мирового гиганта от ивановских ткачих!»

…О своем деле Назаров договорился быстро и ловко: вы — нам, мы — вам. Нужны трамвайные поезда? Пожалуйста! Только отгрузите побольше стального листа и вне всякой очереди, а мы вам — трамвайчики, такие красные, с широкими окнами и обогревом. В этих просторных вагонах, ах, как приятно мчаться по дамбе и любоваться родным городом! Но чтобы получить вне очереди эти самые вагончики, пришлите своих слесарей-сборщиков — и дело в шляпе!

Потом он решил заглянуть в цеха, посмотреть, как тут налажено хозяйство. Пешеходные мосты в разных направлениях то перескакивали через пути, то огибали здания, ныряли под переплетения трубопроводов, взбирались к самым домнам или исчезали в проемах бетонных, километровой длины, коробках.

Назаров устал страшенно и расклеился бы вконец, если б не майская прохлада, какая обычно наступает в этих местах после короткой апрельской жары. Он пробрался бочком на доменный двор, и его поразила сдержанно бушующая сила печи, та покорность, с какой она изрыгала поток жгучего металла.

Парень в темных очках, прицепленных к войлочной шляпе, залпом, стакан за стаканом, пил газировку, и крупные капли срывались с подбородка на стальные плиты пола. Назаров услыхал сквозь гудение печи, как парня громко окликнули: «Егоров, хватит прохлаждаться! Закрывать пора!» — и вздрогнул.

«Ничего особенного, — успокаивал он невольное волнение, шагая по мосту к проходной, — такая же спешка, такие же окрики «давай-давай!», как и на многих других заводах». Но взволновала его не спешка. Фамилия Егоров засела в голове…

Назаров добрался до трамвая и отправился в не знакомый ему район, а по сути, в новый город. Мелькали виадуки, мелькала река Урал в яхтах и байдарках. Надо же! Европа! А минутой раньше был в Азии.

Потом побродил по длинным однообразным улицам. Таких городов он видел-перевидел: стандартные панельные дома-коробки, кое-где для силуэта торчат девятиэтажные дома-призмы, вдоль тротуара — тощие молодые деревца. Людей маловато: бабки с хозяйственными сумками шныряют по магазинам, старики на вешнем солнце в скверики повылазили. Все правильно, решил Назаров, трудовой город, и все на работе. А спустя секунду, уже не замечая ничего, он добрался до автобуса и опять поехал к заводу. Где-то сошел, куда-то свернул, словно по давней привычке, и облегченно вздохнул перед несуразным строением, обросшим тополями и похожим то ли на барак, то ли на землянку. Он дважды обошел вокруг строения и обнаружил, что тут разместился склад.

«Стоит еще, — улыбнулся Назаров. — Первый клуб. Все бараки снесли, а этот целехонек».

Здесь танцевал он впервые с Фатимой…

В тот год в деревне под Курском было плохо с едой. Дружок Иван Егоров, законченный молчальник, надумал на Днепр податься. Там строили плотину на порогах — и, должно, кормили сытно и давали обувку.

— Это еще как сказать, — возразил Антон. — Махнем-ка лучше на Урал. Завод у горы Магнитной мировой ставят. И башкиры там живут, баранов у них тьма!

Антона не переспорить. Завербовались и поехали. Нехватки нехватками, а делом своим гордились.

…Назаров видит себя молодым, здоровым.

На бестолковом базарчике с первой получки Антон купил сапоги и тут же их натянул на потные ноги, а драные чеботы со свистом закинул черт-те куда.

— Долой старую беспортошную жизнь! — кричал он возбужденно.

В толпе отыскал Ивана, покупавшего желтую вязаную кофточку, простую, но с шелковой ниткой. Их выдавали по ордерам, и полстройки щеголяло в подобных обновах.

— Как сапожки? — Антон козырем прошелся перед Иваном, неловко переступающим в веревочных чунях. — Махнем теперь на танцы. Сегодня клуб открывается… А на кой ляд кофту эту купил?

«Ага, — смекнул, — Фатиме… Промеж нас теперь встряла. Не поделишь такую».

Он шмякнул котомку под ноги и, бормоча что-то насчет дружбы и баб-зараз, выхватил кусок холстины, припрятанный на черный день, и в момент обменял на старые, но крепкие рыжие американские ботинки с бульдожьими носами:

— Носи, брат, да помни дружбу!

Хмурое неказистое лицо Ивана ожило, блеснули глаза, но тут же притухли.

— Откупиться хочешь? Дружба-то она дружбой…

Иван говорил трудно, как и думал, пальцы его тяжелых рук судорожно шевелились.

— Ду-урища! Я от души, а ты… Бери, говорю!

— Не-е, — глухо, будто давясь, выдохнул Иван. — Сам зароблю.