Михаил Делягин - Светочи тьмы: Физиология либерального клана. От Гайдара и Березовского до Собчак и Навального

Ее карьерный потенциал далеко не исчерпан, — и ее ждут как новые повышения, так и расширение сферы влияния.

Когда же либеральный клан рухнет (в силу политического поражения или же уничтожения разъедаемой им России), Голодец с легкостью вернется в корпоративную среду, для которой ее стиль является вполне органичным.

Неотъемлемой частью либерального клана, полностью контролирующего социально- экономическую политику и многие другие сферы жизни нашей страны (вплоть до существенной части правоохранительной деятельности), являются олигархи. В 90‑е «хозяева жизни», которым очень нравилось называть и ощущать себя так, щедро платили за популяризацию этого понятия: журналисты ряда контролируемых изданий получали дополнительно по 50 долл, (что тогда было ощутимыми деньгами) за каждое использование термина «олигарх»!

Наиболее яркой фигурой сегодняшних «успешных крупных предпринимателей» представляется Михаил Фридман — в силу не только стабильности его достижений (из всех олигархов времен Ельцина удержались на вершине лишь он и Потанин, а вторым по величине состояния в России он числится журналом Forbes вот уже три года подряд), но и целого ряда действительно типичных обстоятельств его биографии.

Михаил Фридман родился в 1964 году в любящей еврейской семье инженеров, работавших на оборонных предприятиях, в «одном из самых еврейских мест СССР» — Львове. Семья была успешной: в 1989 году отец в составе авторского коллектива даже стал лауреатом Государственной премии СССР за разработку систем опознавания для военной авиации.

Фридман был поздним и долгожданным ребенком, его баловали и оберегали от всех мыслимых и немыслимых опасностей, не отдав ни в ясли, ни в детский сад. Решения в семье принимала мать, обладавшая весьма крутым нравом, а воспитанием занималась бабушка, — и внук рос нежным и впечатлительным.

С наслаждением слушал музыку, восторгался птицами и животными, изводил килограммы бумаги на романтические рисунки. В одной из биографий рассказывается, что мальчик рисовал, пока мама не отобрала карандаши как слишком опасные для ребенка: ими можно выколоть глаз или проткнуть артерию…

Комфортная чувствительность семьи резко контрастировала с опасностями внешнего мира, преувеличенно разраставшимися по мере взросления купавшегося в ее любви мальчика. Так же разителен был и контраст жизни замкнутой еврейской общины со всем, что не принадлежало ее обособленному кругу и потому не должно было представлять для ее членов никакой ценности. По праздникам надо было носить кипу, — но только дома.

Вероятно, эта двойственность повлияла на характер Фридмана. В юности он крайне тяжело переживал события, не вписывавшиеся в его картину мира, и тем более неудачи; так, в девятом классе якобы даже пытался покончить с собой из–за безответной любви.

Поскольку Фридман был полноват уже в детстве, он подвергался насмешкам одноклассников. В школе был отличником, занимался фортепиано в музыкальной школе (фольклорная скрипочка его миновала, спасибо родителям) и даже, — возможно, не только из любви к искусству, но и для завоевания авторитета, — организовал юношеский вокально- инструментальный ансамбль, в котором играл на электр ооргане.

После школы не прошел по конкурсу в Московский физико–технический институт (МФТИ), тогда один из лучших технических вузов не только СССР, но и всего мира. Многочисленные намеки на блистательную учебу и «пятый пункт» как причину неудачи (равно как и неполучения золотой медали, и непоступления в аспирантуру) производят впечатление притянутых за уши, так как МФТИ при жестких требованиях к учащимся не имел репутации затронутого антисемитизмом. Скорее, причиной была увлеченность Фридмана культурой в ущерб учебе по нелюбимой специальности, выбранной по примеру (если не по приказу) прагматичных родителей. Отработав год лаборантом во Львовском физико–механическом институте, Фридман не попал в физтех и со второй попытки, но избежал армии, поступив на факультет цветных и редкоземельных металлов Московского института стали и сплавов (МИСиС), — возможно, потому, что туда уже «проторил дорожку» его двоюродный брат Дмитрий. В отличие от МФТИ, МИСиС принадлежал к московским вузам «второго уровня»: экзамены в них проходили на месяц позже, конкурс был существенно ниже, — а знания и карьерные перспективы они давали отличные.

Как вспоминают, прозванный сокурсниками «Булочка», Фридман занялся спортом и сумел довольно заметно похудеть. Следуя родительскому наставлению «хочешь жить долго — живи тихо», продемонстрировал коммерческую ориентацию и недюжинную деловую хватку: занимался мелкой фарцовкой и грамотно реализовал свою любовь к культуре, войдя в студенческую «театральную систему» (иначе называвшуюся «театральной мафией»).

Утром к студентам, занявшим очередь у касс с вечера, подходила толпа их сокурсников и скупала все билеты. Затем они перепродавались или менялись на другие дефицитные блага — от подписок и талонов до вин из дегустационного зала ВДНХ. Фридман рассказывал, что координировал эту работу и именно с тех пор сохранил привычку проводить совещания по средам.

На третьем курсе под эгидой комитета комсомола организовал работавший в холле общежития МИСиС молодежный клуб «Земляничная поляна», где по вечерам проводились дискотеки, выступали популярные музыканты и барды. Лично вручал гонорары, обычно по 20–30 рублей.

По ряду сообщений, именно во время учебы Михаил Фридман познакомился со своим будущим ключевым бизнес–партнером, Петром Авеном, тогда возглавлявшим Музыкальный клуб МГУ, а также с Владиславом Сурковым, будущим замглавы президентской администрации, с которым вместе жил в общежитии.

Достаточно рано сформировал собственную службу безопасности из студентов и выпускников родного вуза, занимавшихся карате.

Наращивая полезные связи, Фридман быстро добился возможности доставать почти любой дефицит, — и имел свой маленький гешефт с оказываемых им добрых услуг. При этом жил скромно и даже пальто носил побитое молью, чтобы не привлекать внимания, — хотя, уже став олигархом, хвастал, что мог носить джинсы за 200 рублей, что было тогда больше средней месячной зарплаты в стране.

Крайняя бережливость, не позволяющая даже сводить девушку в ресторан, не позволила сложиться отношениям с гламурными москвичками, — и Фридман женился на девушке из Иркутска, с которой познакомился в общежитии своего института. Семья дала ему привычный уют из мира его детства, по которому он тосковал.