Михаил Делягин - Светочи тьмы: Физиология либерального клана. От Гайдара и Березовского до Собчак и Навального

Не случайно Познер комментировал естественную реакцию Кончаловского вполне безмятежно: «Скорее всего, с Андроном мы больше никогда не будем общаться. Жаль…»

Познер умело создает впечатление человека, старающегося сгладить острые углы и докопаться до «золотой середины». Его осмотрительность вызвана не только общением с цензурой и в США, и в нашей стране, и не только тем, что он пережил несколько режимов с совершенно разными идеологиями, которые он всякий раз старательно и умело обслуживал. Человек без родины, апатрид на протяжении всей своей жизни, постоянно ощущающий свою чужеродность и отделенность от описываемого, не может не сознавать этого.

Принципиально важно, что эта отстраненность — бесценный дар для журналиста, по роду профессии обязанного быть «профессиональным посторонним». Она помогла Познеру не только быть преданным власти коммунистом при Брежневе, певцом перестройки при Горбачеве, убежденным демократом при Ельцине, иностранцем при раннем и борцом за свободу слова при позднем Путине, — но и, вероятно, не принимая ничего из пропагандируемого близко к сердцу, продлить свою жизнь и работоспособность.

Глубокое равнодушие к судьбам чужих для него людей и стран позволяет ему быть эффективным, умело используя и передергивание фактов, и натужное морализаторство, и имитацию объективности. Подробнейший разбор его «творческой лаборатории» был дан Сергеем Смирновым в книге «Времена лжи с Владимиром Познером»: «Каждая глава посвящена определённой передаче. Даётся подробный разбор: о чём говорили, как говорили,

где звучит откровенная ложь, где передёргивания потоньше, где умелая подмена понятий, а где беспардонное затыкание рта».

Таким образом, Познер остался высокоэффективным пропагандистом, использующим в качестве одного из действенных приемов «промывания мозгов» демонстрацию личного раскаяния.

Говоря о своей работе в системе советской пропаганды (уже, разумеется, после ее распада), он с профессиональным пафосом возвещает: «Утверждаю, что лучшие свои годы, свою молодость отдел неправому делу». Он каялся так часто и так картинно, что обогатил фольклор фразой «Лучше Познер, чем никогда», — и демонстрация раскаяния стала, судя по всему, частью его личности.

Весьма характерно его заявление, что он очень долго не мог простить своего отца не только за само возвращение в Советский Союз, но и за то, что тот до конца жизни так и не счет это ошибкой.

Кающийся почти по любому поводу Познер не мог простить своего отца, похоже, в том числе и просто за то, что тот не стал каяться и не уподобился тем самым своему сыну. Представить себе, что отец мог делать это не из упрямства, а по убеждениям, потому что действительно считал Советским Союз более подходящим для своей семьи место, чем Запад, Познер, похоже, просто не в состоянии.

Умело производя впечатление выдающегося профессионала и патриарха журналистики, Познер оставил глубокий и фатально недооцениваемый в современной России отпечаток на всем журналистском сообществе, а значит, — и на всем нашем коллективном самосознании.

Именно Познер, насколько можно судить, сыграл ключевую роль в формировании важногожурналистского стандарта — восприятия недоверия к власти в качестве непременного критерия профессионализма. Он ярко выразил это, отвечая на вопрос о своем отношении к Путину: «Владимир Владимирович представляет власть, а я привык относиться к ней с недоверием. Профессия не позволяет поступать иначе.»

Недоверие уравновешенного, демонстративно сторонящегося крайностей «патриарха» и «академика телевидения» (хотя, конечно, не только его, но и многих других его единомышленников из либерального клана) в массовой журналистской культуре вылилось к проповедь враждебности журналиста к власти как главного (а порой и единственного) критерия его профессионализма.

И вот уже в 2015 году, как сообщалось, при приеме на журфак МГУ отсеивали абитуриентов, не считавших, что Россия незаконно оккупировала Крым и ведет войну против Украины, и в целом не демонстрировавших признаков ненависти к своей стране. Помимо прочего, это означало, что либералы требуют для поступления на журфак МГУ совершить уголовное преступление (которым по законам РФ является отрицание принадлежности Крыма).

Таким образом, журфак МГУ превратился, насколько можно понять, в конвейер по воспитанию ненависти и вражды к России под видом «журналистского профессионализма». При том, что преподают там прекрасные люди, которые искренне страдают от уничтожения образования в ходе либеральных реформ и от необходимости весь первый курс обучать студентов, по сути, программе старших классов школы.

Корень проблемы — именно в понимании журналистского профессионализма как априорной вражды к власти. Многие обращали внимание на то, что на журфаке МГУ, как и в многих других местах (особенно на журфаке «вши» — Высшей школы экономики, где долгие годы профессорствовала пресловутая Альбац), студентам настойчиво вбивают в голову, что, если они хотят быть журналистами, они просто обязаны быть противниками власти во всех ее проявлениях.

А если студент вдруг замечает что–то хорошее, сделанное этой властью, — начинается дикий вопль про «нерукопожатность» и «вон из профессии».

Причем, говоря про «власть вообще», наделе либеральные преподаватели имеют в виду конкретную российскую власть.

При этом полностью растаптывается известная американская максима «каждый имеет право на собственное мнение по поводу фактов, но никто не имеет право на собственные факты»: ради пестования ненависти к своему государству и своей стране студентов учат отрицать реальность и иметь именно «собственные факты».

Таким образом, журналисты, завтрашние властители общественного мнения, изначально превращаются во врагов не данного конкретного государства со всеми его пороками, но российской государственности как таковой.

Им ломают судьбы, а обществу ломают будущее, потому что верящие в свою служебную обязанность только ругать власть будут уничтожать не ее пороки, а ее как таковую.

Такое обучение студентов лишний раз обнажает нацеленность либерального клана на системное уничтожение России, ибо враждебность критиче–ски значимой части молодежи к основе существования российского общества, какой является государство, просто не даст нашей стране существовать.

Позиция либералов обусловлена позицией глобального бизнеса, которому они служат. Он ради сокращения издержек в условиях глобального кризиса поставил на уничтожение России, на ее слом по образцу Ливии, — с тем, чтобы договариваться о доступе к месторождениям нефти не с правительством и не, условно, с «Сургутнефтегазом», а с запуганным и мечтающим о грин–карте мэром Сургута.