Виктор Криворотов - Русский путь

Восточное общество, сформировавшись в России, имевшей Тесные связи с Западом, сходные с ним, хотя и весьма своеобразные в своей социальной структуре черты, фактически никогда не было для страны органичным. Образовался своего рода симбиоз восточного общества с западным, где роль первого выполняло государство, подминавшее под себя сферу производства, а роль второго приняла социальная сфера, связанная со стихией городской культуры. Мы не упоминаем здесь о казаках, вольных Людях, чью лояльность самодержавие купило, превратив их впоследствии в привилегированное сословие. Глашатаем этой западнической части русского общества была его интеллектуальная верхушка. Выступая от имени всего общества, благо его восточная часть оставалась безгласной, она обретала своего рода помазанничество. Раскол стал внутренним движителем развития русского общества, тая в себе взрывоопасность. Русская же интеллигенция, пребывая в состоянии раскола с государством, видела в борьбе с ним свою миссию.

Симбиоз противостоящих друг другу восточной и западней частей общественной структуры стай той конструктивной и Одновременно конфликтной основой, на которой формировался особый путь России. Первая, доминируя в политической сфере, а также в сфере производства–, определяла восточную форму развития страны, вторая — его западническое Содержание. Это означало, что придавленное несвободой общество, будучи Не в состоянии противостоять политической воле государства как основному субъекту развития страны, могло развиваться лишь в рамках активности элитарной части общества — сперва творческого, затем и господствующего Меньшинства. Такие общества развиваются рывками, их движение предопределяется или Катастрофами, или предупреждающими эти катастрофы грандиозными реформами, порожденными борьбой государства за выживание в условиях угрозы внешних и внутренних сил. Судьбоносные эти подвижки осуществляются в рамках революций — консервативных или радикальных, отвечая на тот или иной исторический вызов и определяя тем самым содержание дальнейшего развития. Вызов этот шел чаще всего со стороны Запада — «внешнего» или «внутреннего». Первый — это конкурирующие на международной арене силы, второй — те внутренние силы, развитие которых угрожало разрушением монополии деспотической власти государства над обществом.

Возрастал уровень свободы личности, необходимой для того, чтобы функционировать в рамках современного производства, и одновременно усиливались и совершенствовались контрольно–административные механизмы подавления, обретая различные формы самовластья — самодержавие с боярской думой, абсолютизм Петра, абсолютный деспотизм Сталина, — то есть все то, что служило уздой нарождающейся свободы. Эта тенденция доминировала в основных реформах — трансформациях Грозного — Петра — Сталина, предопределявших развитие страны. Свобода же возрастала во времена реформ, когда власть пыталась освободиться от нагромождаемых ею же контрольных механизмов. Эти реформы — либерализации «сверху» (например, эпохи Александра II) — производились в переходные времена, расшатывали властную крепь, но уже в самом начале таили их же конец, оказываясь в конечном счете просто очередными «послаблениями».

Следствием усиления контрольно–административных механизмов подавления, необходимых для проведения очередной реформы, явился тоталитаризм, возникший в нашей стране в результате слияния исконно русской линии развития самовластья с техническими средствами и организационными механизмами капитализма империалистической стадии. Тоталитаризм формировался в процессе создания механизма реализации самовластья в условиях современного общества (технология тоталитаризма). Подобные процессы реализации самовластья — в других исторических условиях и с другими результатами — происходили в период петровских реформ, когда соответствующая технология власти была перенята из Европы в виде современной Петру бюрократической и законодательной систем Запада.

Определенная «неотвратимость» различных общественных сдвигов, осуществляемых в результате радикальных революций и смены элит, связана с исторической заданностью общественного сознания — именно оно видит в этом главное средство решения конфликтов. Веками формировался образ некоего магического поля, силы которого направляют развитие страны в определенное русло. Или — своего рода предопределения, довлеющего над течением русской истории, обретающего некую мистическую власть, подобную демонической.

Бессмысленно задаваться вопросом — злой или добрый демон правит течением нашей истории, мы не властны тут выбирать. Но для будущего страны очередное возвращение самовластья «на круги своя» может оказаться просто фатальным, если мы не освободимся от этого демона. Сегодня же он обретает форму призрака того самого догматического коммунизма…который, мороча нас вот уже не один десяток лет, таит в себе угрозу разрушения, угрозу бесовской вольницы под знаменами псевдоравенства. Может случиться и так, что Великий Оборотень явит нам иной лик, обретя на этот раз ореол православия и народности, трактуя и социализм, и коммунизм как порождение Мирового Зла…

В византийской патристике есть понятие metanoia — перестройка, трансформация, очищение. Оно же означает одновременно покаяние.

Только пройдя через все это, мы сумеем, дай Бог, выйти из прокрустова ложа самовластья для того, чтобы жить в этом огромном и прекрасном мире, творя идеи, которые, овладевая нами, не станут нашим проклятием, не приведут к порабощению ими.

Но, конечно же, многое будет зависеть и от того, какое место займет Россия в мировом сообществе, сумеет ли она, преодолев многовековую изоляцию, войти в общемировую семью народов.

У Кропоткина есть мысль о том, что революции являются величайшим несчастьем для тех, кому пал жребий, но Что эти же революции, сжигая общество, их породившее, в адском огне суда истории, показывают не только тупики прямолинейно понятого будущего, но и ложную устойчивость застоявшегося прошлого.

Иными словами, увлекая за собой других, подталкивая их, одновременно их же и предупреждают о грозящих последствиях.

Кажется, наше общество готово эту идею воспринять. Нам есть о чем предупредить, от чего предостеречь давно ушедший вперед и обогнавший нас остальной мир. Рванувшись в будущее, есть опасность неожиданно и незаметно для себя оказаться в глубоком прошлом — вот главный урок семидесятилетней скачки по ухабам избранной когда–то военной дороги. На ее ухабах мы не только растеряли все то. что имели, но и, сбившись с пути, свернули, в конечном счете в реальное прошлое Европы эпохи буржуазных революций, не завершенных в России в начале века. На наших знаменах опять те же лозунги — свободы, человеческого достоинства, прав личности, растоптанных государством. Лозунги нарождающегося гражданского общества, восстающего против произвола власти. Не изведав волюшки феодальщины, не вдохнув воздуха свободы вольных городов, едва–едва выбравшись из объятий восточного деспотизма — частной Собственности государства на человека, вечной презумпции виновности личности и ее вечного долга перед всевластным государством, — мы, предпринявшие наивную попытку обмануть историю, вынуждены теперь делать то, что не удалось завершить в феврале 17‑го…