Александр Хаминский - Пейсбук

На самом деле порода, окрас, пол и меда ли не имеют никакого значения.

Как только кличка перестает быть именем, начинается другая жизнь. Вернее, навсегда заканчивается прежняя.

Я поднимаю бокал и произношу тост за самых маленьких.

Чтобы у них всегда был дом, полный верных друзей.

Чтобы те, кто все потерял, обрели новую жизнь, в которой не найдется места предательству.

И тогда, глядишь, упавший человек будет вызывать у нас сострадание, а не брезгливость, слабые и больные не будут делиться на своих и чужих, образованные и воспитанные окажутся таковыми не на словах, а на деле.

Мы будем спокойны за стариков и детей, а они будут уверены в нас.

И не придется договариваться с совестью.

– Здравствуйте, Александр! Вы не первый раз в гостях у нашего журнала. Одно из последних интервью Вы закончили запоминающейся фразой «А я всегда играю белыми»! Скажите, это образ жизни или стиль ведения бизнеса?

А. Х.: Это, скорее, жизненное кредо. Я стараюсь не совершать поступки, за которые мне было бы стыдно. Не позволяю обижать своих близких. Не прохожу мимо, когда бьют слабых. Это жизнь, и она не всегда дает возможность подняться, когда удар уже пропущен. Даже в шахматах шансы на успех обычно больше у того, кто играет белыми. Я начинаю первым и, как минимум, не проигрываю.

Я родился и вырос в Москве. Очень хорошо знаю и люблю свой город. Считается, что приезжие более стойки к невзгодам и значительно трудоспособней, чем рафинированные москвичи. Согласен с этим утверждением, но я сам, наверное, исключение из этого правила. Мои детство и юность пришлись на самый застойный период нашей истории. Как мне хотелось стать юристом, дипломатом или врачом! Как волшебно звучали названия ВУЗов: МГУ, МГИМО, 1-й мед, 2-й мед… Но в далекие 80-е мальчику с еврейской фамилией путь туда был заказан. И в 1983 году я поступил в технологический институт. Так начались мои университеты. Потом были и экономический факультет МГУ, и юридический РГГУ, и кандидатские экзамены по конституционному праву в РГСУ… И везде приходилось биться: в школе с завучем по воспитательной работе за право свободно думать и говорить, в институте с историей партии и научным коммунизмом, по окончании института – за лучшее распределение на курсе… Первый мой оклад – внушительные для 1988-го года 200 рублей плюс премии. С 90-го года я в самостоятельном плавании. Были и штили, штормы, но я всегда за все отвечал сам.

Корр.: Вы, судя по всему, с юности не приемлите идеи коммунизма, которые в те годы были для всех нормой? Чуть позже, в годы перемен, нашли ли вы себя в политике?

А. Х.: Я с пеленок не приемлю идеи стадного инстинкта. Великолепный Маяковский с безумно красивыми словами «а Вы ноктюрн сыграть смогли бы на флейтах водосточных труб?» одновременно является автором «Левого марша». Помните: «Кто там шагает правой? Левой! Левой!». Потому я с десяти лет взахлеб читал Вознесенского, а в тринадцать прочитал «Альтист Данилов» Вл. Орлова. Эта книга открыла мне глаза на жизнь. Главные герои – любовь и терпимость, я бы сказал всепобеждающие любовь и терпимость. И никакие обстоятельства не могут сломать человека, если он Человек и он свободен. Кстати, описываемые события происходят в начале 70-х в Советском Союзе, но читатель ни на секунду не вспоминает ни о программе «Время», ни о XXIV съезде КПСС, ни о пустых полках магазинов.

Конечно, потом, в конце 80-х – начале 90-х мы все были политизированы, заряжены сначала 1-м Съездом народных депутатов СССР, потом августом 1991-го и развалом Союза, расстрелом Белого дома… Именно с расстрела Белого дома началось мое аполитичное настоящее. Я не был на стороне ни одних, ни других. Но стране нужна была власть после двух лет безвластия и я принял тот исход, который произошел. Потом в течение 6-ти лет у нас был какой-никакой парламентский плюрализм, потом и это закончилось. А я к тому времени уже настолько охладел к политике, что даже родилось выражение «у них своя внешняя политика, а у меня своя внутренняя».

Корр.: Вашему мышлению не откажешь в индивидуальности! А каков ваш стиль и насколько он для вас важен?

А. Х.: Вы знаете, 20 лет я занимаюсь правом, и долгие годы моей спецодеждой были костюм, рубашка и галстук. Это была формальная одежда, я в ней выступал в суде, принимал посетителей, выезжал на переговоры. Мне было удобно и комфортно. До поры до времени. Пока я не услышал и не увидел себя со стороны в какой-то телепередаче. На меня с экрана смотрел дядька, на вид старше чем я, и говорил какими-то до тошноты правильными фразами, будто цитировал арбитражный процессуальный кодекс. Признаюсь, сначала я расстроился. Потом начал прислушиваться к себе в различных ситуациях, не связанных с работой. И ужаснулся! Даже в плавках на пляже я разговариваю, словно адвокат в судебном заседании! Я попытался по-другому – не получилось! Поехал в отпуск, вернулся – все то же самое! И тогда я снял галстук!

Потом я поменял костюм на пиджак и брюки, брюки на джинсы, рубашку на пуговицах на рубашку на запонках. Я двигался очень плавно, постепенно вживаясь в себя нового. Ведь здесь небольшой перебор – и уже китч, безвкусица. И в один прекрасный день я заговорил! Просто, понятно, доброжелательно. Сейчас я одеваюсь в основном smart casual и живу в гармонии сам с собой.

Корр.: А правда ли, что одежда дорогих брендов приносит некий лоск, или блеск своим владельцам? Что человек, одетый как с обложки глянцевого журнала, мыслит в соответствие со своим внешним видом?

А. Х.: (смеется) А вы сомалийского пирата оденьте в Версаче и спросите об идеалах гуманизма и красоты! Это и будет ответом на ваш вопрос.

Мне кажется, прямой зависимости здесь нет. Считаются очень хорошими костюмы Brioni. И у меня такие, естественно, есть. Я их покупаю, потом везу в ателье на улицу Королева за телецентром, мне там разбирают и пиджак, и брюки, потом собирают по моей, кстати, более чем стандартной, фигуре; так получается очень хороший костюм, но уже не совсем Brioni. Но, с другой стороны, это практически заказной Brioni, этакий be spoke. Становлюсь ли я от этого лучше, круче, интереснее? Да нет, конечно! Я же хожу в джинсах!

Корр.: Сейчас столько новых ярких талантливых имен, отечественные дизайнеры дают показы в Париже, Милане и Лондоне. Может не изобретать велосипед и обратиться к ним? Сразу сделают индивидуально и исключительно для вас?

А. Х.: К сожалению, основная масса вещей российских дизайнеров – это «качество ателье». Почти четверть века назад я сам начинал в индустрии моды и о качестве швейных изделий знаю практически все. Мы недалеко ушли от кооперативов 80-х годов: все те же оверлоки 51-го класса сорокалетней давности да прямострочные подольские или оршанские машины. И наш ручной труд – это не «их» ручной труд. Возвращаясь к своему костюму хотел заметить, что в моем ателье никто не трогает вшитый вручную рукав и не распарывает простеганные также вручную борта! А просто придают нужный мне силуэт. При заказном производстве в России никто не собирет правильно пиджак. Повторяю: никто! И на одном квасном патриотизме Savile Row не построишь!