Александр Хаминский - Пейсбук

Еще через пару лет в нашу жизнь ворвались «Жандарм», «Высокий блондин», «Фантомас», «Невезучие» и «Игрушка».

Наконец мы увидели, пускай пока только на экране, то, о чем читали в книгах и фантазировали в мечтах.

Наши представления о мире расширились настолько, что мы смогли со знанием дела произносить неведомые до тех пор имена: Диор, Шанель, Сен Лоран, Карден, Лапидус…

Сегодня это звучит крамольно, но в относительно недавнем прошлом никто не слышал ни о Дольче с Габбаной, ни о Версаче, ни даже, прости, Господи, об Армани. Хотя бы потому, что Синдикат уже давно был, а их на тот момент просто не было.

На фоне вечных, как тогда казалось, Брежнева и руководителей братских коммунистических партий как же фирменно звучало имя тогдашнего президента Франции – Валерии Жискар Д’Эстен! Практически так же, как Non, Je ne Regrette Rien или Ciao, Bambino, Sorry.

Но затем на одной шестой части суши наступили те суровые времена, когда каждый уважающий себя мужчина вышел кто за мамонтом, а кто за цыпленком. Стало не до юношеских фантазий.

Но свежий ветер пробил-таки железную стену. На фоне «Увидеть Париж и умереть» и «Окно в Париж» мои соотечественники начали планомерно и уверенно осваивать Турцию, Египет, Грецию и Болгарию.

Когда же наступила моя очередь покупать первые в своей жизни билеты, однозначно требующие загранпаспорта и въездной визы, сомнений никаких не было.

Только в Париж!

Париж не любит суеты. Это вам не Лондон с его вечно несущимися, с брауни в одной руке и американо – в другой, жителями.

Париж не терпит медлительности. Это Рим настолько вечен, что может уже никуда не спешить.

Париж же так уверен в себе и самодостаточен, что ему нет нужды сравниваться с Москвой, Нью-Йорком или Токио. Он не заискивает ни перед горожанами, ни перед гостями, ни перед сильными мира сего.

Хочешь с ним дружить – дружи, хочешь его любить – люби, хочешь не замечать – не замечай, только второго шанса у тебя уже не будет.

Мне изначально повезло: мы породнились с первого раза.

Мы можем видеться чаще, можем реже, это не имеет уже никакого значения. Наши ритмы совпадают последние двадцать лет, и он одинаково гостеприимен ко мне независимо от времени года, моего настроения или срока пребывания.

Знаете, бывает так: приходишь в компанию очень хороших друзей, но не один, а вместе со старым и, пожалуй, лучшим другом. Судьбе угодно, чтобы все о нем слышали, но знакомы были или заочно, или совсем мельком. И тогда ты, чтобы подчеркнуть вашу близость и особые отношения, делаешь шаг вперед и торжественно объявляешь:

– Прошу любить и жаловать – Париж!

…И словно очнувшись от собственных мыслей, автоматическим кивком головы реагируешь на забавное, с прононсом, произнесение вслух собственной фамилии:

– Bienvenue, monsieur Khaminskiy!

После чего абсолютно незнакомый, но от этого не менее приветливый портье легендарного отеля Le Meurice переходит на английский, чем существенно облегчает мне жизнь. Не знаю его реального отношения к россиянам вообще и к российским евреям в частности, но, очевидно, открытый в мониторе компьютера профайл моей скромной персоны заставляет его улыбаться как можно шире. Я останавливался здесь в разные годы и находясь в разной степени достатка. Моим пристанищем бывали и специальный подписной номер с тремя балконами, и небольшая комнатка под крышей, и множество промежуточных вариантов. Их объединяло лишь одно – все имели вид на сад Тюильри. Признаюсь, это мой маленький фетиш.

На самом деле, можно остановиться где угодно. Помните, как у Генри Форда: автомобиль может быть любого цвета, при условии, что этот цвет – черный. Так и в моем Париже.

Но к черту Le Meurice! Вот, вам, пожалуйста: улицы Мон Табор, Риволи, 29 июля, Камбон, Сен-Рош и Пирамид… В общем, любое место в бермудском четырехугольнике Конкорд – Тюильри – Комеди Франсез – Сент-Оноре. Возможно, это только мой Париж, как театр с вешалки, начинается с самого сердца 1-го округа. Спорить не буду, но аксиома проверена временем, как коньяк ХО.

Зная, что никакие, даже самые искренние чувства не заставят местных отельеров предоставить номер до обеда, стараюсь не терять времени даром. Бросаю вещи портеру и почти бегом через Риволи мчусь в сад. Что ни говори, Тюильри прекрасен при любой погоде. Зная, что впереди еще предстоит прогулка от Конкорда до Лувра, все равно не могу отказать себе в удовольствии нарезать несколько зигзагов по центру сада. Но первая цель практически всегда традиционна – это, безусловно, Д’Орсэ. Будучи помешанным на импрессионистах и их более поздних коллегах, я, как заядлый гурман, начинаю с легких закусок. Первый этаж, правая сторона. Там почти всегда выставляют что-нибудь новенькое, для затравки. Правда, в этот раз место закуски заняла тяжелая артиллерия: Леви-Дермер, Тулуз-Лотрек, Клод Моне, Пикассо… Пикассо? Пикассо! Представленная в этот раз его дама с абсентом перевернула все мои прежние представления о безумном Пабло.

Так, находясь под впечатлением, я незаметно для себя оказался на пятом, самом важном для меня этаже бывшего вокзала. О, Создатель! Сегодняшняя подборка может свести с ума любого: Моне и Мане, Поль Сезанн, Камиль Писсарро, Огюст Ренуар, Гюстав Кайботт, Поль Синьяк… Причем, все работы шедевральны. Один только «Завтрак на траве» представлен сразу в двух полотнах!

Уже напрочь забыто, что тебя ждет номер в отеле. Часам к пяти-шести выбираешься на улицу в полупьяном состоянии, голова отказывается заниматься мыслительным процессом. Остатками сознания понимаешь, что здорово, все-таки, иметь гостиницу напротив музея, по крайней мере, не заблудишься. Короткий обратный путь в обратном же порядке: мост через Сену, сад, Риволи, улыбчивый портье, лифт, дверь, кровать. Краем глаза замечаешь конверт на журнальном столике. Ах, да, сегодня же концерт! Олимпия, Зенит, Лидо – нужное подчеркнуть, ненужное вычеркнуть.

Еще час-другой, и ты переходишь с английского на русско-французский, события этого бесконечного дня перемешиваются в бешенном калейдоскопе самолетов, переездов, музеев, фуа гра и шансона. Ты даже не помнишь, как очередной раз попал в отель. Но это уже не важно. Ты в Париже, и сегодня это твой город.

Утро напоминает, что я не в каких-нибудь новоиспеченных пяти звездах, а именно в Le Meurice. Брюки, свежая сорочка и начищенные до блеска туфли – на завтрак только так, чтобы не сойти, невзначай, за пришельца или случайного нувориша. При этом обстановка в ресторане вполне демократичная. Ровно настолько, насколько это может быть допустимо в подобном месте.

Безумно вкусно и свежо. Быстро забегаешь в номер, чтобы… переодеться. Джинсы, кроссовки, футболка – город давно заждался!

Но сегодняшний мой город – это Версаль. Скажу сразу: любви у нас с ним так и не случилось, максимум – симпатия. То ли мне с погодой здесь не везет, то ли с настроением… Гигантизм этого природно-исторического явления меня поражает невозможностью охватить и оценить. Так и хочется вспомнить крылатую фразу: ты что, краев не видишь?! А краев, действительно, нет. Может, это оттого, что мне во всем требуется узреть законченный смысл, построить логические цепочки и разложить все по полочкам? Возможно. Нагуляв положенные километры по парку, я возвращаюсь в Шато Версаль. Именно так – шато – французы называют версальский дворец. Конечно, он поражает и убранством, и богатством, но, признаться честно, мало чем отличается от себе подобных. На мой взгляд, вилла Боргезе или Мюнхенская резиденция восхищают никак не меньше.