Вл Захаров - Ступить за ограду

...Энск расположен в степном краю, никаких партизан нет на сотни километров вокруг, как нет и постоянной связи с Большой землей. Созданное комсоргом Кривошеиным подполье не может рассчитывать на помощь извне, оно ограничено пределами города. Татьяна становится подпольщицей, ничуть не считая это подвигом, ведь, по ее мнению, "подвиг - это когда есть свобода выбора, когда можно остаться в стороне, в безопасности, но ты сознательно выбираешь опасность". Но разве, спросим мы, Татьяна не может остаться в стороне? Разве нет у нее свободы выбора? Оказывается, нет, потому что не внешнее принуждение толкает ее, а собственная внутренняя суть; оказывается, "из всех видов необходимости самая жестокая - это необходимость нравственная, необходимость совершить то, чего требует от тебя твоя совесть".

Подполье Кривошеина почти беспомощно, если смотреть с позиций иных не лучших героико-патриотических фильмов и сочинений: нет оружия, кроме нескольких пистолетов, нет партизанского движения, с которым можно связаться. Но есть возможность показать людям, что немцы в городе не единственные хозяева, - спасти кого-то от угона в Германию, расклеить листовки, добыть и передать своим хоть крупицу важной информации. И есть гестапо... Татьяна идет работать в комиссариат, навлекая на себя презрение сограждан, ей очень трудно. Володя Глушко рвется убивать фашистов, ему мнится, что подполье занято несерьезными вещами. В это время в Энске убивают немецкого офицера. Власти тотчас набирают несколько десятков заложников и, поскольку виновник не объявляется, расстреливают их. У Татьяны с Кривошеиным происходит тяжелый разговор, в котором отражается одна из трагических черт на лике войны. Кривошеин не имеет права осудить неизвестного мстителя, ведь есть официальная установка на "поголовное участие населения оккупированных областей в уничтожении немецкой живой силы". Для Татьяны, живущей в реальном, не из кабинета увиденном кошмаре оккупации, эта установка неприемлема в отрыве от конкретной действительности, для нее "тот, кто убивает немца на улице и потом прячется, хотя прекрасно знает, что немцы возьмут и расстреляют заложников, - такой человек трус и негодяй". Как тут рассудить? Как не вспомнить Лидице, с одной стороны, мрачный образец фашистского зверства, с другой - результат убийства Гейдриха?..

Да, Володя Глушко убивает гебитскомиссара. Но уже после разгрома подполья, смерти Кривошеина, ареста Татьяны. И сам гибнет тут же, на глазах у немцев. Репрессий не последует, Володя жертвует только собой.

В романе "Ступи за ограду" инженер Фрэнк Хартфилд жертвует любимой работой, карьерой способного авиастроителя, твердым заработком, а в конечном счете даже покидает страну, где родился. Группа инженеров фирмы, в которой работает Фрэнк, едет в ФРГ помогать налаживать военное производство. В некоем журнале без ведома и согласия Фрэнка помещают статью о нем - вот, мол, один из тех, кто отправляется за океан оказывать помощь новому союзнику Соединенных Штатов (1955 год - год вступления ФРГ в НАТО). Хартфилд оказывается в двойственном положении. В разрезе правительственной политики, в глазах хорошо обработанного общественного мнения он стал образцом башковитого парня, готового на все ради своей страны. Но сам он отнюдь не считает возрождение немецкой военной мощи нужным и полезным. Его отец, военный летчик, погиб в небе Германии, завещав сыну ненависть к нацизму, с которым боролся бок о бок с русскими. Фрэнк не может не понимать, что именно для борьбы с вчерашним союзником Америка помогает вчерашнему врагу. У Фрэнка есть простой выход: не езди в Германию (фирма согласна на это), промолчи, и у тебя будут любимая работа и уважение сограждан. Но пепел отца стучит в сердце Фрэнка. Он созывает пресс-конференцию, опровергает статью и... становится парией в "прекрасной зеленой стране", становится "красным Хартфилдом" (очень верный штрих! - скольких мыслящих, беззаветно преданных родине американцев ошельмовали этим словом до, во времена и после сенатора Маккарти). Пройдут годы, в сотни Фрэнков Хартфилдов будут складывать костры из военных повесток, не желая "защищать интересы своей страны" в далеком Вьетнаме...

В одном редакционном кабинете, когда речь зашла о романе "Ступи за ограду", довелось услышать, что "красный Хартфилд" - это штамп и, стало быть, малохудожественно. Упрек и сам по себе достаточно серьезен, чтобы разобраться в его обоснованности, кроме того, здесь прощупывается интересная, даже болезненная для текущего момента проблема, выходящая далеко за рамки разговора об отдельном писателе. Имеется в виду проблема выработки критериев в условиях переоценки ценностей, истинных а мнимых, переоценки, вызванной перестройкой. Если раньше, в совсем еще недавнем прошлом, наше общественное сознание с вынужденной легкостью проглатывало и усваивало полуправду и прямую ложь, провозглашаемую с высоких трибун и страниц официальных изданий, то теперь у многих, прежде всего молодых людей, происходит обратная реакция - спонтанное отторжение, неприятие любой официально высказанной мысли. Когда же писатель, случайно или намеренно, использует нечто, совпадающее с прочитанным в газетной передовице, этот писатель рискует "без суда и следствия" попасть в конъюнктурщики. Вряд ли это справедливо - тотальное отрицание ничем не лучше бессмысленного ура-энтузиазма. Взять того же "красного Хартфилда". Верен ли с точки зрения реальности этот сюжетный ход? Нет ли здесь и в самом деле штампа? За неимением собственной информации обратимся к независимому свидетелю. Им станет Жорж Сименон, французский писатель, живший в США несколько лет, осмысливший увиденное там в целом ряде произведений. В переведенном на русский язык романе "Черный шар" есть Такой эпизод. Собрание общественности городка Вильямсона обсуждает вопрос о строительстве школьного комплекса. Хиггинс, главный герой романа, убежден, что строить надо с учетом перспективы, пусть это и обойдется дороже. Ему уже почти удается убедить сограждан, но все портит некто Перчин. "Этот самый Перчин взял слово и повторил в непримиримом и злобном тоне доводы и цифры Хиггинса, причем, ссылаясь на него, выразился так:

- Как нам только что доказал товарищ Хиггинс...

Публика забурлила. Перчину позволили говорить довольно долго, но под конец зал взорвался, и кто-то, отбивая такт ногами, выкрикнул:

- В Моск-ву! В Моск-ву!"*.

______________

* Сименон Ж. До самой сути. Лениздат, 1983, с. 386.

Комментарии здесь, думается, излишни. Разумному достаточно.

Юрий Слепухин в акцентах и деталях неизменно точен. И честен. В стремлении к правдивому отображению жизни он не останавливается перед ломкой стереотипов, "ступает за ограду" догм, полуправд и умолчаний, кому-то очень нужных, для кого-то спасительных. В недавнем прошлом писателю приходилось расплачиваться за это самой дорогой ценой - возможностью печататься.