Анатолий Болкунов - Великая Отечественная война глазами ребенка

В мае 2015 года исполняется 70 лет после окончания Великой Отечественной войны. Появляются желающие исказить историческую правду, умалить роль и значение Советского Союза в разгроме фашистской Германии, особенно его многонационального народа, больше всех пострадавшего в этой войне. Нас, тех, кто перенёс все ужасы войны, с каждым годом становится всё меньше и меньше. Хотелось бы донести до потомков из первых уст истину, как и чем мы жили, во что верили, о чём мечтали. Расскажем о судьбе одной семьи в грозные военные годы.

В мае прошлого года мне исполнилось 80 лет. Война началась, когда мне было 7 лет. Что можно запомнить в этом возрасте? Память хранит самое важное, существенное. Многое второстепенное забывается. Но есть такое, что забыть невозможно. Прошло более 70 лет, а кажется, что это было вчера.

Война застала нас в станице Калининская Краснодарского края (в то время Поповическая). О начале войны узнали по радио. По вечерам собирались всей семьёй, решая, что же делать, к чему готовиться. Рассказы отца особенно волновали нас. Он много рассказывал о Германии и особенно о «немецком порядке». В период Первой мировой войны, будучи в разведке, отец попал в плен. Затем лагерь для военнопленных, 5 побегов, после каждого — самые изощрённые пытки и наказания, травля овчарками, подвешивание за ноги вниз головой, закручивание в специальном мешке, когда ломаются кости… Часто морили голодом до полного истощения, а затем на глазах у едва стоящих голодных военнопленных, бежавших из лагеря, сначала кормили баландой для заключённых, потом тем, что ели сами. Истончённый кишечник не выдерживал — рвался. С жадностью евший издавал душераздирающий вопль и погибал на глазах у всех. Так немцы издевались над русским военнопленными.

В период нахождения в лагере были и относительно светлые дни, когда пленных брали на сельхозработы. Обычно приезжала «баурша» — помещица или её управляющий. В первую очередь смотрели на арестантскую одежду, на которой было карточное клеймо, отражающее поведение и количество побегов. С пиковым клеймом, отражающим неоднократные побеги, не брали. Потом выбирали как тяглых животных и обращались, как с животными. Между «хозяином» и его работниками была огромная пропасть. С одной стороны, — это идеальный порядок: чистые аккуратные строения, ухоженные деревья и цветники, парки и скверики, с другой — палочная дисциплина, педантичность и чудовищная жестокость. Работа с раннего утра до поздней ночи, расписанная по минутам, везде надсмотрщики или полицейские, которые при первой необходимости пускали в ход дубинки. Были внедрены стукачество и доносы. К русским пленным простые немецкие работники относились хорошо, делились своими продуктами, угощали сигаретами. Отец чудом выжил. Шесть раз пытался бежать. На шестой раз с группой военнопленных удалось убежать. Передвигаясь пешком и только ночью, через Польшу вернулся на Родину.

Мы чётко понимали, что нас ждёт с приходом фашистов, искали выход и не находили. С каждым днём сводки становились всё тяжелее… И чем ближе к Кубани придвигался фронт, тем тревожнее становилось на душе.

И вот появились первые беженцы, потянулись тревожные разноречивые слухи. На всю жизнь сохранился образ красивой молодой женщины с ребёнком. Она подошла к дому, уставшая, обессиленная, с небольшим узелком, перевязанным крест–накрест. Рядом с ней, прильнув к ноге, еле держась на ногах, стояла девочка лет шести. На бледном усталом лице огромные грустные глаза с длинными хлопающими ресницами, с вьющимися светлыми волосёнками, растрёпанными ветром. Их окружили, накормили, напоили, дали еды в дорогу. На просьбу задержаться отдохнуть мать только покачала головой, давая понять, что им, евреям, надо уходить, так как фронт уже близко. Чужое горе, беду переживали как собственную. Были общая беда и общая тревога.

А. В. Болкунов. Купите фиалки (копия) 1958 г.

Отец последние годы работал в кооперации. За честность и порядочность все считали его коммунистом, хотя партбилета он не имел, оставил в голодный 1933 год. На фронт его не взяли по возрасту, поэтому он принял решение идти в партизанский отряд. Старшую дочь, которой исполнилось 18 лет, взял с собой. Семье партизана оставаться в станице было небезопасно. На семейном совете принимается решение уехать в другую станицу, где нас никто не знает. Выбрали Брюховецкую, где жили родственники нашей матери. Приходили сводки одна хуже другой, и мы экстренно стали собираться в дорогу.

К дому подъехала телега, запряжённая двумя лошадьми, на 1/3 заполненная сеном. На неё быстро грузили всё самое необходимое и нас — троих детей с матерью. Провожали отец и старшая сестра, за телегой шла привязанная за верёвку корова. Расставание было тяжёлым, но почему–то все, кроме отца, думали, что это не надолго. Когда выехали на магистральную дорогу Поповическая—Тимашевская, мы поняли, что едем против основного потока беженцев и отступающих войск. Одни беженцы нам кричали: «Куда вы едете — там немцы!». Другие ругались, называя нас немецкими «прихвостнями». Солдаты шли небольшими группами, уставшие, запылённые. Увидев моих старших сестрёнок, улыбались, а те, в свою очередь, махали руками и угощали свежими яблоками, которые отец погрузил в последний момент. Мне, как самому младшему, сказали, что едем всей семьёй к бабушке, и радости моей не было конца. Бабушка, любимица внуков, жила с семьёй старшего сына, у которого было шестеро детей. Все хлопцы. Самому старшему, Борису, исполнилось 16 лет. Но любви, добра и ласки бабушки хватало на всех внуков, а их было 14. Крупная, полненькая, с морщинистым ласковым лицом и мягкими пухленькими руками, всегда чисто и аккуратно одетая, она напоминала сказочницу. А какой она выпекала хлеб, с душистой хрустящей корочкой, не говоря о пирожках, булочках и пряниках! Но самое главное — она не забывала, не обходила вниманием ни одного внука.

Путь длинный, долгий, передвигались медленно: тормозила корова. Измученные, уставшие, наконец мы подъехали к дому, где жила бабушка, постучали в калитку. «Мама! Открывай ворота, мы приехали!» — первое, что успела сказать наша мать. И вдруг наша бабушка, любимая бабушка, выслушав родную дочь, выкрикнула: «Не пущу! О чём вы думали, когда ехали! Уезжайте! Уезжайте!» Почему же так сказала бабушка? Что же произошло? И мы, прижавшись друг к другу, уехали…

Нам повезло. Мы разместились в квартале от бабушки в добротном кирпичном доме для железнодорожников. Дом на две семьи, рядом шоссейная и железная дорога, большой двор, наш сарай, куда мы пристроили корову и небольшие запасы сена. Две комнаты, широкий коридор с двумя просторными кладовками. Не успели обустроиться, как началась бомбёжка. Бомбили железнодорожный вокзал, расположенный напротив нас. Во дворе было добротное бомбоубежище. Затем два гнетущих дня ожидания… Посёлок как вымер. Люди попрятались кто куда. И вдруг нарушил тишину гул приближающихся тяжёлых мотоциклов, которые короткими очередями стреляли в сторону посёлка. А так как наш дом был первым, угловым при въезде в посёлок, очередь прошлась и по нему. Но, к счастью, никто не погиб.