Юрий Мухин - Россия — не Сингапур. Какой ВВП нам нужен

И именно поиск и раскрытие талантов стало постоянной головной болью правительства Сингапура. Причем, подчеркну и отдам им должное, — как они начали борьбу за честность с себя, так и борьбу за умственные способности тоже начали с себя, но об этом позже.

К обычной для всех стран потребности в умных людях сингапурцам добавляется вот еще какая потребность. У них практически нет собственного рынка — он очень мал. Все, что они делают, нужно продать в других странах, конкурируя там и с японскими, и с немецкими товарами. Товарами, которые произвели очень неглупые люди, умеющие работать. И со сверхдешевой китайской массовкой. Сингапурцы не могут остановиться в своем умственном развитии, иначе их выдавят с рынков и забудут, как забыли о том, что страны СНГ когда-то были высокоиндустриальными странами. Отсюда у Сингапура потребность в умных людях жесточайшая. Это, чтобы вас не сильно удивляло, на какие экстравагантные меры шел Ли Куан Ю в вопросе получения и сосредоточения в Сингапуре умных людей.

Правда, мировой опыт быстрого повышения интеллекта всего народа уже был. Большевики в 1917 году получили от царя практически безграмотную страну с 21 высшим гражданским учебным заведением и с примерно 20 тысячами студентов. А в 1937/38 учебном году в СССР в школах четырехлетках училось 10 976 тысяч детей, в семилетках — 10 679 тысяч, в десятилетках — 5 971 тысяча, в рабфаках (была такая форма получения рабочими технического образования инженеров и техников) — 193 тысячи учащихся, в техникумах — 769 тысяч и, наконец, в 582 университетах и институтах училось 509 тысяч студентов.

Но образование — это формальность. Образование построено сейчас в мире так, что оно дает лишь небольшую пользу умным и окончательно оглупляет массы, заменяя массам способность самостоятельно мыслить парой тысяч новых непонятных слов и непомерным апломбом. Ли Куан Ю в области образования выбрал все и пошел гораздо дальше.

Сингапур принимал и принимает исключительные меры и для повышения образованности своих граждан, хотя Ли смотрит на успехи человека в собственно получении образования только лишь как на способ оценить способности этого человека. Ли боролся за истинное повышение интеллекта, и боролся всеми способами.

Давайте начнем с краеугольного камня умственного развития — с языка, на котором нужно развивать свой ум.

Культура — это способность использовать знания, накопленные человечеством. Тут две вещи — ум и знания. Без ума и знания бесполезны, без знаний и от ума не много толку. В любом случае, чем больше знаний ты используешь в своей деятельности, тем ты более культурен, тем более развит твой ум. (Имитаторы культурности уверяют, что главные знания — это знания о том, с какой стороны от тарелки должен лежать нож, а с какой вилка, и еще нужно знать разницу между Гегелем и Бабелем. Но на самом деле это не те знания, которые отличают по-настоящему культурного человека от человекоподобной обезьяны.) До сих пор знания накапливаются и хранятся в письменном виде, соответственно, для их получения нужно знать язык, на котором эти знания записаны. Соответственно, чем больше знаний записано на этом языке, тем более ценен этот язык для того, кто хочет стать более культурным, более умным. Однако, соответственно, все это не имеет никакого значения для существа, которого устраивают его ограниченность и тупость, для существа, которому и так хорошо.

Рядовой гражданин вполне может быть доволен языком, на котором начал говорить с детства, но правительство, которое желает, чтобы его народ поумнел, не может этим удовлетвориться. Правительство должно заботить, чтобы каждый гражданин по меньшей мере не имел препятствий к быстрому получению самых современных знаний, а посему умел говорить на языке, на котором этих знаний изложено больше, чем на родном языке.

Вот Ли описывает проблемы Цейлона (Шри Ланки).

«Стране пришлось пройти через трагедию превращения сингальского языка в государственный язык. За это они дорого заплатили, переводя все и вся с английского языка на сингальский и тамильский. Это оказалось долгим и хаотичным процессом. В университетах преподавание велось на трех языках: на сингальском для большинства студентов, на тамильском — для студентов-тамилов с полуострова Джафна и на английском — для бургеров. В Университете Канди я обратился к проректору с вопросом о том, как три инженера, получивших образование на трех разных языках, станут вместе работать, к примеру, на строительстве моста. Он был бургером по происхождению и носил галстук с эмблемой Кембриджского университета, так что я понял, что он имел степень доктора наук. Он ответил: "Сэр, это является политическим вопросом, на который должны ответить министры". Я спросил его об учебниках. Он объяснил, что основные учебники переводились с английского на сингальский и тамильский, всегда с опозданием на три-четыре издания».

А ведь этот идиотизм мы видим сегодня на Украине, которая насильно перевела образование с великорусского диалекта, на котором уже накоплены практически все знания мира, на малороссийский диалект, используемый только на селе и не имеющий даже нужных слов для описания всех знаний.

А вот как было в Сингапуре. Еще при англичанах пожертвованиями богатых и рядовых китайцев был основан китайский университет Наньян, который в пику англоязычному университету Сингапура, вел обучение на китайском языке. Но Китай уже много веков был в застое, к тому времени он перестал быть и источником, и хранилищем знаний. И Ли рассказывает:

«Но у Университета Наньян были и свои проблемы. Рабочих мест для его выпускников было мало. По мере того как в школах расширялось преподавание на английском языке, все большее число выпускников школ поступало в Университет Сингапура, где обучение велось на английском языке. Лучшие студенты китайских школ в частном порядке сдавали экзамен по английскому языку с получение Кембриджского школьного сертификата (Cambridge school certificate examinations), чтобы получить право на поступление в Университет Сингапура или некоторые зарубежные университеты в качестве стипендиатов правительства Сингапура. Университет Наньян, в качестве ответной меры, снизил требования для поступления и получения дипломов, еще более ухудшив свою академическую репутацию и ценность выдаваемых дипломов. Последней каплей, переполнившей чашу моего терпения, был отчет Народной ассоциации, в котором сообщалось, что при поступлении на работу выпускники Университета Наньян предъявляли дипломы об окончании школы, а не университетские дипломы. Я решил перевести обучение в Университете Наньян на английский язык».

То есть Ли поступал диаметрально противоположно тому, как поступают кретины «стран СНГ»: «Но вскоре мы поняли, что рабочим языком и языком межнационального общения должен был стать английский язык».