Тарик Али - Столконовение цивилизаций: крестовые походы, джихад и современность

Это стихотворение вызвало бурю в арабском мире. Египетское правительство, как бы подтверждая слова Каббани, запретило все его книги, в том числе и стихи, которые пела Ум Культум. Поэту было запрещено въезжать в эту страну. Несколько стран, заискивающих перед Египтом, потребовали, чтобы Каббани был осужден заочно. Через несколько месяцев поэт апеллировал прямо к Насеру, все запреты на его творчество были сняты, и это положило конец делу.

Однако поэт задел болезненный нерв. Я впервые услышал о нем в июле 1967 года, когда посещал Амман, Бейрут и Дамаск в составе делегации из пяти человек от Фонда мира Бертрана Рассела. В начале того же года я побывал в Северном Вьетнаме от лица Трибунала по военным преступлениям Рассела — Сартра. Именно во время заседания этого трибунала в Стокгольме мы получили новость о возможной войне на Ближнем Востоке.

В июне после шестидневного блицкрига Израиля меня попросили приготовиться к поездке на Ближний Восток. Мы должны были поехать с инспекцией в палестинские лагеря беженцев и составить об этом отчет. Мы отправились в Амман в одно из воскресений в августе. Помню, я купил в аэропорту номер «Обсервера» и прочитал, что накануне в Риме умер историк-марксист Исаак Дойтчер. Я в последний раз виделся с ним в Стокгольме, где он был одним из судей Трибунала по военным преступлениям. Он дал мне настоящий нагоняй за случайное замечание, в котором я позволил себе вскользь заметить, что интенсивные и огульные бомбардировки Северного Вьетнама Соединенными Штатами Америки говорят о расизме в этой стране. Дойтчер спросил меня, будут ли они бомбить Европу с целью сокрушить какую-либо революцию. Я ответил, что они, скорее всего, будут бомбить более осмотрительно. Он поколотил меня. Это было тогда, когда я давал свои показания. После этого он отвел меня в сторону, чтобы искоренить националистические замечания, которые он заметил в моих показаниях. Теперь он умер. Его интеллектуальные силы никогда больше не помогут в анализе войны 1967 года. Садясь в самолет до Аммана, я чувствовал себя ужасно одиноким.

Прибыв в столицу пострадавшей от войны Иордании, трудно было удивляться тому, что стихи Каббани все еще остаются предметом горячих дебатов. Палестинцы, которых мы встречали, могли декламировать целые строфы наизусть, только для того, чтобы поддразнить официальных лиц, которые сопровождали нас. Это было то же самое, что и в Дамаске, и в Бейруте. С той лишь разницей, что в сирийской столице мне читал эти стихи Мавафак Аллаф, сотрудник Министерства иностранных дел, объявивший себя другом поэта. У власти находилось самое радикальное крыло партии «Баас», и министры сирийского правительства любили отмечать, что Каббани замечательно точно описал обстановку в Египте.

Именно лагерь в Иордании дал мне первый урок палестинской истории. В этом же году во Вьетнаме я увидел жертв войны уже в огромных количествах, но они находились в своей собственной стране, их лечили собственные врачи, а люди со всего мира присылали им медикаменты и оказывали всевозможную помощь. В этом палестинском лагере я тоже видел детей с ожогами от напалма и фотографировал их, но это был народ без государства; арабский мир игнорировал этот народ и оставил беженцев гнить в передвижных лагерях.

На Западе об этом знали немногие политики; и немногих из них это интересовало. Рассуждая о вине за геноцид евреев во время Второй мировой войны, они спокойно закрывали глаза на зверства израильтян.

В Гражданском госпитале в Дамаске я увидел еще одно свидетельство применения в Палестине химического оружия. Несколько пациентов были обожжены напалмом. Нам рассказывали об исчезнувших врачах, о том, как израильтяне захватили на фронте пятерых врачей из передвижного госпиталя и застрелили их. Я взял интервью у Мухаммеда аль-Мустафы, семнадцатилетнего пастуха из Кунейтры, который рассказывал, как он пас свое стадо, когда израильские солдаты остановили его и других пастухов. Двоюродный брат Мухаммеда, мальчик двенадцати лет, испугался и бросился бежать. Ему выстрелили в спину. Мухаммед также получил пулю. Он умолял оказать ему медицинскую помощь, но его так и оставили лежать на дороге, а двоих его младших братьев увели. Таких историй было не счесть.

Премьер-министру Сирии, доктору Юсуфу Зуайину, не удалось подбодрить меня в те дни, несмотря на то что он сказал все, что только мне хотелось услышать. Он был доктором медицины и во время учебы работал в больницах Уэльса и Шотландии. Мы встретились с ним днем, и он сказал мне, что Сирия скоро станет «Кубой Ближнего Востока», дни Саудовской монархии сочтены, революция под знаменем «Баас» будет продолжаться до тех пор, пока капитализм полностью не исчезнет. «Я могу заверить Вас в этом, — заявил он, — Вам нет нужды беспокоиться. Арабский народ не эмигрирует в Йемен и не будет жить в палатках. Он будет сопротивляться интервенции, и, в конечном итоге, победа будет за нами. Мы должны начать народную войну против оккупантов, учась у китайцев, которые сопротивлялись Японии. Мы не можем соревноваться в вопросах качества оружия с ними или с теми, кто поддерживает их в Вашингтоне и Лондоне, но эту войну может выиграть только народ, а не дорогое оружие. Это будет затяжная война…» В течение следующих нескольких месяцев эти «ультрарадикалы» в сирийском правительстве после непродолжительной борьбы были свергнуты более умеренными политиками, опиравшимися на авторитет Афлака.