Тарик Али - Столконовение цивилизаций: крестовые походы, джихад и современность

Бхутто пришел к власти в усеченном Пакистане, однако старая игра закончилась: в 1972 году на горном индийском курорте Силма он согласился сохранить в Кашмире статус-кво, и за это получил обратно 90000 солдат, захваченных после падения Дхаки в Бангладеш, ранее — Восточном Пакистане. В Кашмире все политические организации, за исключением религиозной «Джамаат-э-Ислами», были потрясены жестокостями, которым подвергали братьев-мусульман в Бенгалии. Будь в этот момент проведен референдум, большинство предпочло бы остаться в Индии, однако Дели отказался идти на этот риск. Пакистан еще больше уронил свою репутацию, когда третий военный диктатор, вашингтонский ставленник генерал Зия-уль-Хак, после неправедного суда в 1979 году казнил Бхутто. Массовый митинг протеста в Шринагаре превратился в поминки по погибшему кумиру.

Шейх Абдулла (освобожденный из тюрьмы в середине 1970-х годов из-за плохого здоровья) заключил с Дели мир и в 1977 году был снова назначен главным министром. Это была любезность со стороны г-жи Ганди, которая заставила «йесменов» из ИНК, заседавших в кашмирской Ассамблее и выбранных туда благодаря сомнительным средствам, изменить настроение и проголосовать за него. Эта смена прошла спокойно: кашмирцы были рады возвращению Абдуллы, хотя и помнили о том факте, что тон задает г-жа Ганди.

Абдулла казался измученным и уставшим; тюрьмы негативно повлияла и на его здоровье, и на политические взгляды. Он подражал теперь другим властителям Индостана, пытаясь создать политическую династию. Говорят, что на этом настаивала Акбар Джехан, а он был слишком стар и слаб, чтобы сопротивляться. На многолюдном митинге в Шринагаре Абдулла назвал своего старшего сына Фарука Абдуллу — способного врача, любителя вина и блуда, но не слишком яркую личность — своим преемником.

Лежа при смерти в 1982 году, шейх Абдулла рассказал старому другу о сне, который снился ему последние тридцать лет. «Я все еще молодой человек. Я одет как жених. Я сижу на лошади. Мой жениховский кортеж выезжает из дома под фанфары. Мы направляемся к дому невесты. Но когда я прибываю туда, ее нет. Ее никогда там нет. Потом я просыпаюсь. Эта пропавшая невеста — по крайней мере, так мне всегда казалось — Неру». Абдулла так никогда до конца и не оправился от предательства Неру.

В 1984 году я спросил Индиру Ганди, почему Индия колебалась в отношении Кашмира. Она не дала никакого объяснения, по какой причине не удалось провести референдум, и согласилась с тем, что в 1978 году, возможно, было самое время пойти на риск, но, напомнила она мне с улыбкой, — «В том году я не была у власти». «Если бы я была премьер-министром, — добавила она, — я бы не позволила им повесить Бхутто под нашей дверью».

Когда я встретил Фарука, сына шейха Абдуллы, на тайном совещании оппозиционных партий в Калькутте, он злился на неудачи Дели, но все еще был уверен, что референдум удастся. «Она становится слишком старой, — сказал мне он о г-же Ганди. — Посмотри на меня. Кто я такой? Для Индии я никто. Какой-то провинциальный политик. Если бы она оставила меня в покое, никаких проблем бы не было. Ее конгрессмены в Кашмире ожесточены из-за поражений, поэтому они начинают агитировать, но чего ради? Ради власти, которой электорат их уже лишил. Я много раз встречался с г-жой Ганди, чтобы заверить ее, что мы всегда были верными союзниками и намереваемся оставаться таковыми, хотим дружественных отношений с центром. Она, из-за своей паранойи, хочет рабского повиновения. Это невозможно! Поэтому она дала кашмирскому Конгрессу зеленый свет, чтобы нарушить нормальную работу правительства. Именно она сделала меня национальным лидером. Я был бы намного счастливее, если бы меня оставили в покое в нашем обожаемом Кашмире».

Когда я передал все это г-же Ганди, она насмешливо фыркнула: «Да-да, я знаю, что он говорит. Он говорил мне то же самое, но поступает он по-другому. Он говорит слишком много неправды. Этому мальчику совершенно невозможно доверять». Между тем «источники» г-жи Ганди проинформировали ее, что Пакистан готовится к вооруженному вторжению в Кашмир. Могло ли это быть? Я сомневаюсь в этом. Генерал Зия-уль-Хак был жесток и развратен, однако идиотом он не был. Он знал, что спровоцировать Индию значило бы совершить непоправимую ошибку. К тому же пакистанская армия была втянута в войну с СССР в Афганистане. Открыть второй фронт в Кашмире было бы верхом глупости.

«Вы меня удивляете, — сказала г-жа Ганди. — Вы, как и другие, верите, что генералы — разумные человеческие существа?».

«Есть разница между неразумностью и самоубийством», — сказал я. Правда, с тех пор я подверг это мнение ревизии.

Она улыбнулась, но не ответила. Затем, чтобы продемонстрировать неполноценность военных умов, она рассказала, как после капитуляции Пакистана в Бангладеш ее генералы хотели продолжить войну против Западного Пакистана, чтобы «покончить с врагом». Она взяла над ними верх и приказала прекратить огонь. Она считала, что в Индии армия находится под контролем гражданских лиц, а в Пакистане она сама себе голова.

В тот же вечер позже, когда я находился в Дели, мне позвонил один гражданский чиновник. «Я думаю, что у вас была очень интересная дискуссия с премьером. У нас завтра неофициальное обсуждение в клубе, и мы бы очень хотели, чтобы вы пришли и побеседовали с нами». Членами этого клуба были гражданские служащие, оперативные работники разведки и журналисты, как американские, так и советские. Они старались убедить меня, что я не прав и что пакистанские генералы действительно планируют нападение. После двух часов приведения аргументов и контраргументов мне это надоело. «Послушайте, — сказал я, — если вы готовитесь к упреждающему удару против уль-Хака или по ядерному реактору в Кахуте, то это ваше дело, вы, может быть, даже получите поддержку в Зинде и Белуджистане, но не ждите, что мир поверит, что вы действовали в ответ на агрессию Пакистана. В данный момент этому просто невозможно поверить». На том встреча и закончилась. Вернувшись в Лондон, я описал эти события Беназир, дочери Бхутто. «Почему ты отрицаешь, что уль-Хак планирует вторжение в Кашмир?» — перебила она меня.

Четыре месяца спустя г-жа Ганди была убита по политическим мотивам собственными телохранителями-сикхами. Чиновник, которого я встретил в Дели в следующем году, рассказал мне, что у них есть доказательства связей наемных убийц с тренировочными лагерями сикхов в Пакистане, организованными с помощью США с целью дестабилизации индийского правительства. Он был уверен, что США решили устранить г-жу Ганди для того, чтобы не допустить удара по Пакистану, который сорвал бы операцию Запада в Афганистане. Бхутто явно считал, что в Вашингтоне был срежиссирован переворот, лишивший его власти. Из камеры смертников он тайно отправил свое завещание, в котором упомянул и угрозу Киссинджера «сделать из него ужасный пример», если он не откажется от ядерной программы. В Бангладеш многие до сих пор утверждают, что ЦРУ, используя Саудовскую Аравию, ответственно за падение Муджибур. Хасина, дочь Муджибура, в настоящее время премьер-министр Бангладеш, находилась за пределами страны и единственная из всей семьи, осталась в живых. Возможно, США причастны ко всему этому, может быть, это не так, однако это была просто замечательная победа: всего за десять лет были устранены три популярных политика, каждый из которых враждебно относился к интересам США в своем регионе.