Борис Вахтин - Портрет незнакомца. Сочинения

Это гугеноты и католики.

Атеисты и верующие.

Это страсть.

Это движение истории.

Это — ненависть.

Вот, оказывается, что у нас есть: кучка деталей для здания жизни, плавающая в море ненависти.

Обе стороны — правители и оппозиция — обращаются к опыту революции. Власть имущие, правящая партия опыт этот видят в одном, оппозиция — в другом. Власть повторяет, что опыт нашего «социалистического строительства» — всемирно-исторический, положительный, что все основное в этом опыте правильно и обязательно для всех, кто пойдет по пути «строительства социализма», а пойдут все страны мира. Были у «нас» и ошибки, но какие и в чем — подробно не разъясняется. Чуть ли не каждый год конкретная история этого опыта переписывается заново, но удивительным образом (научный парадокс) факты меняются, а выводы остаются без изменений. Правильно и свято, повторяет партия, было все основное: разгон Учредительного собрания, ликвидация других партий, «военный коммунизм», замена его нэпом, отмена нэпа, разгром всяких оппозиций, коллективизация, индустриализация, мир и дружба с фашизмом, война с фашизмом, создание Коминтерна и его ликвидация, восстановление разрушенного войной хозяйства. Была «ошибка» — «культ личности», но эту ошибку исправили втихаря, а впрочем — была ли она, эта ошибка? Сейчас неизвестно — всюду опять Сталин: выдающийся деятель партии и государства, верный марксист-ленинец…

Удивительным образом с точки зрения партии все было правильно в нашей стране только до XX съезда, до 1956 года, то есть до знаменитого тайного доклада Хрущева о массовом терроре и до куцего, туманного постановления о «культе личности» и его последствиях. Вот забавный парадокс: при «культе личности» и всех прочих последствиях, утверждает официальная пропаганда, «у нас» было правильно все, а после разоблачения «культа» началась неразбериха и чепуха, и хотя на бумаге все продолжало называться правильным, но ясно стало, что «дурак Никита» что-то испортил, напутал, что-то насубъективничал до того, что концы с концами перестали сходиться. Эти годы (1956–1978) пока что туманны, ждут осмысления, ждут разъяснения, а пока неясно, что же всемирно-исторического они принесли с точки зрения правящей партии. Целину вспахали? Но своего хлеба не хватало и не хватает. Промышленность растет? Так где она не растет — и в Японии вон быстрее растет, и в Иране, и вообще везде, где средства для нее находятся тем или иным способом — есть средства, вот она и растет. В космос первыми взлетели? Так на несколько месяцев только и обогнали Америку, а потом она вложила средства — только мы ее и видели на Луне, эту Америку. Как ни крути, где ни ищи — нет никаких признаков всемирно-исторических достижений, возможных только благодаря победе социализма. Можно бы похвастать тем, что армию и флот имеем такие, как у Америки, но этим успехом революции и социалистического строительства не очень-то похвастаешь на фоне борьбы за мир и разрядку напряженности.

С точки зрения оппозиции опыт нашей революции — сплошь негативный, отрицательный, для оппозиции революция — что-то вроде национального инсульта, после которого приходится долго и мучительно поправляться. И никаких у нас с ее точки зрения достижений нет.

На самом деле, есть, конечно, достижения, и немалые. Но оппозиция замечать их не хочет, а официальная пропаганда воспеть не может — не вяжутся они ни с конкретной историей 1918–1956 годов, ни с теоретическими установками.

Что же это за достижения?

Во-первых, несмотря на безграмотное руководство, вопреки бюрократической тупости был все-таки достигнут после революционной разрухи пусть медленный, но несомненный подъем промышленности — и это благодаря героическим усилиям технократии, благодаря усилиям инженеров, хозяйственников, которые как только не крутились, как только не изворачивались, но кое-как наладили промышленность, добились закупок оборудования на Западе, вырастили опытных и знающих людей. Феерических успехов нет — да при такой системе хозяйствования и быть не может, — но и краха нет и не грозит.

Во-вторых, изыскали средства и для сельского хозяйства, перестали его грабить, начали оплачивать его продукцию — и охранили это несчастное колхозное хозяйство от полного банкротства. Правда, и тут до изобилия ой как далеко, не пахнет изобилием, но и развала нет, нищета деревни сильно поуменьшилась, а в обширных районах исчезла вовсе.

В-третьих, значительно повысили уровень образования — нет у меня цифр, но есть надежные наблюдения, и на их основе я делаю вывод, что 8–10 классов имеет сейчас подавляющее большинство молодого населения страны. Конечно, качество этого образования еще очень низкое, опять-таки хвастать тут перед другими особенно нечем, но нет ведь и того кошмара безграмотности, что был.

В-четвертых, вот уже двадцать лет нет массового террора, нет повальных арестов, ночных бандитских налетов с обысками и издевательствами, нет пыток. Скажут, нашли, чем гордиться — массового нет, а индивидуальный продолжается вовсю; ночных нет — зато дневные есть. Гордиться тут, конечно, совершенно нечем, но не отметить этот успех — нельзя. Когда людоед перестает каждый день есть людей, а переходит на сырое мясо диких животных, лишь потихоньку, иногда, стыдясь, перехватывает человечины — это некоторый успех, достижение, знаете ли. Конечно, никакой гарантии нет, что завтра этот людоед не завопит со стоном «не могу больше!», не отшвырнет сырое мясо антилопы и не вернется к прежнему меню; гарантии нет — а какой народ на свете застрахован от людоедства? У кого есть такая гарантия? Гарантии у нас нет, но вероятность возврата к массовому террору невелика, хотя имеется.

Можно было бы и еще кое-что перечислить в достижениях: и слабые, местные, но очевидные успехи в восстановлении и сбережении природы; и неявную пропаганду любви, доброты, сострадания, взаимной помощи — в печати, в детских книгах, по радио, даже по телевидению; и несомненное пробуждение совести в целых прежде девственных слоях, пример тому — стихийная популярность Шукшина; и то, что наконец-то — медленно еще, ох, как медленно! — русские женщины захотели иметь детей, пока еще большей частью двух, но ведь несколько лет назад и двух не хотели, к вырождению нации дело шло. Можно перечислить, но и сказанного достаточно для вывода. А вывод этот таков:

Всемирно-историческим достижением нашего народа за последние двадцать лет является то, что не погиб он окончательно ни нравственно, ни физически, а уцелел в обстоятельствах, казалось бы, безвыходных, потеряв многие десятки миллионов жизней в братоубийственной войне, в войнах, голоде, холоде. Уцелел вопреки, а не благодаря своим вожатым, вождям, руководству, которые были — хуже некуда. И то, что уцелел, это — чудо, равного которому я в истории не знаю. Пока уцелел, потому что смертельная опасность еще висит над ним, но уцелел и даже немного оправился от болезни, болезни по всем диагнозам и прогнозам смертельной.