Борис Вахтин - Портрет незнакомца. Сочинения

Самое простое в этих условиях — потребовать расследования прошлого, призвать к распутыванию этого кровавого клубка. Но невозможно такое предложить, если хочешь думать о созидании в стране, о ее движении вперед. И дело не только в том, что по мере того, как всматриваешься в прошлое, возникает странное ощущение рока, кажется, будто террор осуществлялся каким-то нечеловеческим фатумом, мистическим законом непонятной истории и виноватых нет вообще, а есть марионетки в руках непостижимой силы, не ведающие, что творят; действительно, может создаться впечатление, будто какая-то страшная хворь поразила людей и заставила их безжалостно топтать друг друга. И столь могучей была эта болезнь, что многие поверили, что они — орудие, инструмент в руках чего-то, безвольная щепка, лишенная собственного понятия о добре и зле, лишенная совести. Именно орудие в руках чего-то, а не кого-то. Чего? Что это за сила, убивающая в человеке самое простое, самое человечное, от рождения данное — способность сопереживать, сочувствовать, способность делать выбор между «хорошим» и «плохим»? Что надо сделать с человеком, чтобы он выжигал глаза себе подобному и не чувствовал себя при этом виноватым? Чтобы он на сорокаградусном морозе раздел донага беременную женщину и велел обливать ее водой, пока она не превратилась в оледеневшую статую, и не чувствовал бы при этом ужаса, не понимал бы, что он делает (я привожу рассказы тех, кто был в сталинских лагерях)? Что же это за неведомая нам сила вообще? Но дело не в этом ощущении рока. И не в том, что многие гонимые у нас не отличаются, увы, нравственно сколько-нибудь значительно от гонителей — и те, и другие дают немало примеров подвижников в своих рядах, людей неподкупной честности и безупречного поведения, но немало и примеров противоположных, так что невольно возникает подозрение, что люди разделяются не по признаку «стоящих у власти» и «подчиненных», а по какому-то иному. Но не ощущение рока, не моральное сходство отдельных гонителей и гонимых мешает предложить полное расследование преступлений прошлого, а другое — невозможность кровью вылечить кровь, новыми массовыми (даже справедливыми по букве и духу законов) репрессиями исправить зло, причиненное предыдущими репрессиями. Распутать клубок, восстановить справедливость юридически нам, увы, не дано — и лучше, видимо, в требование амнистии всем политическим преступникам включить требование об амнистии всем преступникам сталинского времени. После такой амнистии будет, возможно, шире открыта дорога для воспоминания прошлого, для публикации документов, для обсуждения этого самого большого для нас вопроса, самого страшного и трагического нашего опыта.

Солженицын писал о Бирнамском лесе — он считал публикацию «ГУЛага» и письма «Жить не по лжи» именно такой приметой грядущего возмездия.

Но Бирнамский лес не пошел. Никаких перемен в нашей стране после этих публикаций не произошло.

Почему?

Скорее всего потому, что возмездие к нам придет извне.

Но разве война между нами и Китаем исторически неизбежна? Неужели предстоит воевать из-за каких-то психологических выкладок о нашей «вине» перед китайцами, о возмездии за преступления, о страшных тенях кровавого прошлого, перенесшихся во времени и пространстве и воплотившихся в некрупных людях с раскосыми глазами? Не слабоваты ли такие доводы перед судом рационалистической критики?

Что ж, попробуем подойти к проблеме рационалистически.

Китай к войне толкают многие факторы.

Вся полнота власти — и политической, и экономической, и юридической, и военной, и всякой иной — принадлежит в Китае партийному аппарату. Принадлежит безраздельно и бесконтрольно. Опирается эта власть на террор, существует (и может существовать) только в условиях более или менее полной безгласности, цензуры, страха и лжи. Ложь особенно важна. Самая тщательно охраняемая государственная тайна — это тот факт, что все, напечатанное в газетах, заявленное официально, все, что сообщено гласно, есть ложь, в лучшем (или это в худшем? запутаешься тут!) случае — полуправда. Народ при такой информированности не может разобраться в реальности, реальность от него скрыта, а те одиночки, которые все-таки пробиваются сквозь страх и ложь и улавливают очертания реальности, не могут поделиться увиденным ни с кем, не могут даже дать понять никому, что они что-то там уловили.

А реальность — вот она, простая, наглядная. Кто владеет фактически, а не на бумаге заводами, фабриками, землей, всеми средствами производства? Кто — хозяин, определяющий, что, где, как и сколько производиться? Высший аппарат коммунистической партии Китая. Кто диктует рабочим, крестьянам и служащим условия найма, работы, труда? Он же. Кто устанавливает размеры заработной платы, кто распределяет доходы, кто определяет расходы? Он же. Кто распоряжается прибавочной стоимостью? Он же.

Может быть, власть находится в руках всей партии? Нет! Правит только ее чистый аппарат, только та ее часть, освобожденная от всяких других забот и работ, которая никак прямо не связана ни с производством, ни с управлением им (прямо связан наемный аппарат управления, приказчики: директора заводов, начальники цехов, министры и тому подобные работники), которая имеет одну-единственную функцию — сохранять себя как власть, одну цель — сохранять себя как власть, единственную жажду — сохранять себя как власть, одну заботу — через власть получать блага от работы промышленности, сельского хозяйства, массовой культуры.

Это ядро паразитов и тунеядцев хорошо замаскировано — и внутренней иерархией, при которой высшие органы власти работают в глубочайшей тайне, а главный вождь — существо священное, как индийская корова, и незначительными перемещениями власть имущих с места на место, сверху вниз, снизу вверх — эти перемещения заметны хорошо только в кризисные моменты борьбы за власть — и сворой челяди, и коррупцией, и многочисленностью той организации, которую они называют партией и которая есть просто акционерное общество по эксплуатации Китая, и, наконец, полной безгласностью. Наверное, все приемы маскировки и не перечислить. Важно, что рядовые члены партии, рядовые акционеры живут хоть чуть-чуть, но лучше, чем вовсе беспартийные — за свою одну акцию власти (принадлежность к акционерному обществу, то бишь к КПК) хоть лишнюю пачку сигарет урвут себе.

Вот это ядро хозяев (по Оруэллу — внутренняя партия) и владеет Китаем. И никому оно власть не уступит — водородными бомбами свой собственный народ засыплет, но не уступит. К тому же хозяева быстро создали внутри страны такие условия, что лишили народ каких бы то ни было средств не то что борьбы с акционерами, а и простейшего разномыслия. И получилась вполне для хозяев надежная ситуация в стране, этакая консервная банка — и в ней хозяева могли бы чувствовать себя в безопасности на века. И впрямь — медленные внутренние процессы разве что через столетия разрушили бы такую гениальную общественную систему, новый вид эксплуатации человека человеком — небольшая часть общества эксплуатирует все общество.