Александр Хинштейн - Кризис

Собственно, тем же занимались и взрослые — создавали инфраструктуру. Они возводили каналы, дороги, мосты, аэродромы; вот вам еще одна аналогия с ГУЛАГ ом. Только на строительстве гидроэлектростанций в бассейне реки Теннеси вкалывали десятки тысяч людей.

Нет, что-то такое в лагерях, конечно, платили: доллар в день. При этом 25 долларов из заработка в обязательном порядке ежемесячно шли семье «трудармейца»; опять же — без учета его мнения. Так что больше 5 долларов получить на руки было невозможно. Но зато каждому полагалось бесплатное питание, форменная одежда и жилье; преимущественно это были обычные палатки, посему система общественных работ развернулась, в основном, на Юге. На Севере, даже при том, что Нью-Йорк находится на широте Баку и Еревана, «лагерники» не пережили бы и первой зимы. Тратиться же на теплые дома власти считали нецелесообразным.

В общем, условия жизни в лагерях были, мягко говоря, суровыми. Ежедневный изнурительный труд. Отвратная еда. Ночевки в палатках. И все это — практически даром. Чем не ГУЛАГ?

О многочисленных выступлениях и восстаниях в лагерях известно мало: изучать эту эпоху в США… политически не корректно… скажем так. И тем не менее, миллионы людей даже такой рабский труд воспринимали, как благо. По крайней мере, там хотя бы с голоду никто не умирал, и все находились при деле. Даже с появлением пособий по безработице, основная масса предпочитала отправляться в лагеря…

Еще с перестроечных времен большинство из нас свято верит, что индустриальное могущество СССР было построено на костях заключенных; египетские рабы возводили пирамиды, римские — водопровод, советские — Комсомольск-на-Амуре и Беломоро-Балтийский канал. Именно этой нечеловеческой жестокостью либеральные экономисты два десятилетия подряд наперебой объясняют успехи сталинских пятилеток.

На самом деле, это — очередной миф. Что в СССР, что в Америке лагерный труд никогда не был эффективным и прибыльным. И ГУЛАГ, и трудовые лагеря Рузвельта изрядно дотировались бюджетом. В 1933–1937 годах на общественные работы в США было затрачено 14 миллиардов долларов. Если вспомнить, что участвовали в них 8,5 миллиона человек, каждый «трудармеец», получается, обошелся казне примерно в 1 тысячу 650 долларов. Сумма изрядная! Но оно того стоило. Рузвельт одновременно преображал страну — то есть решал задачу экономическую; и давал людям работу и кров — а это уже проблема социальная.

Но неверно было бы думать, что президент действовал только запретами и накачками. Его политика отличалась изрядной сбалансированностью. В одной руке он держал кнут, зато в другой — пряник.

Скажем, подъем сельского хозяйства. Первым делом Рузвельт решил восстановить прежние, докризисные цены на зерно, хлопок и мясо. За точку отсчета он взял предвоенное лето 1914 года.

Поднять цены можно было только одним способом — снизить производство. Чем меньше продуктов, тем дороже они, понятно, стоят. Вот только как этого добиться?

Рузвельт избрал малопривлекательный внешне путь; посевы начали… уничтожаться. За каждый незасеянный гектар фермеры получали из бюджета компенсацию. Если урожай был, его просто сжигали.

В 1933 году запахали 10 миллионов акров хлопчатника; 25 % всех посевов. Забили 23 миллиона голов рогатого скота и

6,4 миллиона свиней. Часть мяса покупало государство, но большинство закапывалось в землю или поливалось хлоркой, чтобы его нельзя было съесть [58]. За все про все власти заплатили без малого миллиард.

Многие откровенно президента не понимали; как так — в стране миллионы голодных, а фермеры сжигают зерно и закапывают мясо. Вредительство какое-то!

Но Рузвельт не обращал внимания на истерические крики. Он твердо знал, чего хотел. Очень скоро цены выросли. А вслед за этим начался второй этап реформы — массовое переселение мелких фермеров на лучшие земли. (С крупными фермерами и так все было нормально. В результате роста цен они оказались в выигрыше, кроме того, им активно давались кредиты.)

Очередной специально созданный орган — Администрация по переселению — оплачивала и переезд, и покупки ферм, помогала приобретать оборудование. Одновременно еще одна Администрация — по сельской электрификации (сколько же их было!) — занималась электрификацией ферм; к концу десятилетия число освещенных хозяйств выросло с 10 до 40 процентов.

В 1938 году пришел черед этапу третьему. Теперь государство платило не за сожженную или уничтоженную продукцию, а, напротив, за максимально собранный урожай и увеличенное поголовье. Причем деньги давались вперед.

Эта казавшаяся поначалу дикой и непоследовательной политика дала обильные всходы. Уже к 1939 году доходы фермеров выросли вдвое. Сельское хозяйство было спасено…

То же, кстати, случилось и с промышленностью в целом.

К 1940 году уровень промышленного производства в США вырос по сравнению с «докризисным» на 114 %, а прирост валового национального продукта почти вернулся на исходную позицию (96,6 %).

Впрочем, все это — и восстановление села, и возрождение промышленности, и спасение экономики — было лишь средством в достижении главной цели: создание справедливого общества.

Когда Рузвельт стал президентом, реальные рычаги управления находились вовсе не в Белом доме, а на Уолл-Стрите. Так же, как и в России образца 1990-х, подлинная власть принадлежала группе олигархов, разбогатевших на войне и многократно приумноживших свои капиталы стараниями Гардинга и Кулиджа.

Причем, если у нас это хоть как-то стыдливо скрывалось (время от времени Ельцин выходил из забытья, рычал перед телекамерами, демонстрировал волю и натиск), то в Америке выглядело все довольно откровенно. Повсеместно процветал культ «королей демократии», их биографии изучались в школах, портреты вывешивались в публичных местах. Пресса, находившаяся под пятой у магнатов, на все лады превозносила их достоинства и таланты.

Олигархи хотели править Америкой по-старому. Президенту же в этой конструкции отводилась малопочтенная роль болвана в польском преферансе; чтобы решали все, значит, они, а Рузвельт лишь озвучивал чужие мысли.

Примерно так же взирали поначалу на Путина и наши толстосумы, считавшие, что тот непременно продолжит ельцинский курс. Даже предвыборные его заявления насчет равноудаленности крупного бизнеса, воспринимались ими не более, чем рисовка.

«Путин может лишь говорить о том, что готов взяться за олигархов, — заявлял накануне выборов весной 2000-го Березовский. — Он сам прекрасно понимает, что ограничить олигархию он не сможет. Это высказывание Путина всего лишь политическое заигрывание с электоратом, дабы увеличить количество голосов в свою пользу».