Владимир Федоров - Бойцы моей земли: встречи и раздумья

Начальник дивизионной разведки, капитан Э. Казакевич с другом–разведчиком

Да, на войне люди погибают. Но писатель никогда не забывает, во имя пего в глухой чащобе погибли Травкин и его друзья, во имя чего в чужой северной стране гибнет моряк Акимов из повести «Сердце друга». Недаром Казакевич так проникновенно воспевал людей Советской Армии.

«Быть человеком, описывающим жизнь, подвиг и труд такой армии, — великая честь для писателя, — гордо говорил писатель–боец. — Описывать людей нашей армии, храбрых, простых, скромных, верных, писать для таких людей — великая честь для меня. И я счастлив, что вместе со многими другими моими товарищами по перу я пишу о нашей армии.

В капиталистическом мире нет таких писателей, потому что нет такой армии. Да они озолотили бы того литератора, который взял бы на себя подлую и неблагодарную миссию прославлять капиталистические армии — армии порабощения народов и растления молодых людей».

В памятные тяжелые дни сорок первого года Эммануил Казакевич, восхищенный мужеством наших людей, писал в своем фронтовом дневнике:

Вряд ли он тогда думал, что после войны сам станет одним из создателей этих правдивых легенд.

В романе «Весна на Одере» и «Дом на площади» писатель, смело раздвинув рамки своих наблюдений, уже рисует не только тех, кто освобождал Европу, и тех, кого освобождали, но и наших заклятых врагов.

«В сражениях этой войны мы оказались не только солдатами, а и революционерами, ибо боролись не только против враждебной армии, но и против реакционной идеи», — размышляет писатель–коммунист. «…Мы имели возможность увидеть Европу — мятущуюся, бесхребетную, анархическую, полную феодальных пережитков, глубоко коренившегося неравенства и фашистской озверелой истерики. Мы могли заметить страшное идейное убожество людей при капитализме, думающих только о себе и своем благополучии. Мы увидели всю ограниченность мещанства, возведенную в государственную идеологию. Мы могли смотреть и сравнивать. То были жители гнилой низменности рядом с нами, жителями гор, с которых далеко видать во все стороны. То был УЖ рядом с СОКОЛОМ — не с горьковским СОКОЛОМ 1905 года, разбившим свою грудь об утесы, а с могучей птицей 1917 года, воспарившей в высоком полете…»

Задумав «Дом на площади», Эммануил Казакевич пишет в дневнике о том, что его новая вещь будет иметь ярко выраженную политическую нагрузку. Невольно вспоминается известное высказывание Владимира Маяковского, когда читаешь такие строки: «…Я ведь боец, не только художник. Я сам дал себе госзаказ и ничего худого в этом не вижу».

Как бы полемизируя с критиками–снобами, Казакевич называет для себя свою будущую книгу «Наставлением по комендантской службе». Да, да! Духовным, идеологическим наставлением.

А за два года до этого писатель, негодуя, записывает в свой дневник: «Среди всех гадких черт, оставшихся в наших людях, одна из самых неприятных — безоговорочное приятие всего заморского и глупая недооценка своего…»

Казакевич умел замечать народные таланты. Так, по свидетельству критика М. Лапшина, автора литературнокритического очерка о владимирском прозаике Сергее Никитине, Эммануил Генрихович одним из первых заметил этого тонкого лирика–новеллиста и редактировал сборник его ранних рассказов.

Автор «Весны на Одере» и «Дома на площади» зорко следил и за международными событиями. Не успели отгреметь последние залпы второй мировой войны, как «опять запахло гарью пожаров на пространствах нашей измученной планеты». Словно после чтения сегодняшних газет с тревожными сообщениями из многострадальной ОАР и пылающего Вьетнама написаны такие строки:

«…Американская демократия становится величайшим тормозом прогресса человечества, силой, поддерживающей «черную сотню» во всех странах мира. Вот до чего довели великую демократию власть денег, жадность собственников, своекорыстие миллиардеров и развращенность мелких буржуа!»

Не случайно, что именно такого писателя–мыслителя всю жизнь притягивал к себе образ великого философа и борца нашей эпохи, образ Ленина. Но только в конце своей жизни Казакевич решился написать небольшую, но емкую повесть о прозорливом штурмане Октября.

На встрече со слушателями Высших литературных курсов уже больной Эммануил Генрихович рассказал о своей долгой кропотливой работе над «Синей тетрадью». Чтобы написать повесть, писателю потребовалось жить в обстановке, близкой к той, в которой жил его несгибаемый герой. «Синяя тетрадь» написана на реке Клязьме у радушного старого бакенщика, в сарайчике, оборудованванном под «кабинет».

— Так как, я художник, — рассказывал Эммануил Генрихович, — а не историк, то моя задача могла заключаться только в том, чтобы показать Ленина–человека...

Разумеется, в данном случае человек более чем когда–либо в истории неотделим от теоретика, вождя, революционера. Только в процессе деятельности познается человек…

И в ленинской теме Казакевич остался разведчиком. Он говорил о необыкновенной трудности воплощения в прозе образа вождя Октября. В кино и в театре мы жадно следим за актером, загримированным под человека, которого мы любим. Увидев его лицо, походку, жесты, услышав знакомый голос, мы готовы примириться с несовершенством текста. Благодарим людей, давших нам возможность как бы видеть и слышать умершего гения. Литература, по словам писателя, не может дать эту иллюзию.

— И все–таки я рискнул! — улыбнулся Казакевич.

Обидно, что в этой повести писатель как бы сдерживает лирическую струю. Нельзя не согласиться с метким замечанием критика Виктора Панкова, в целом высоко оценившего повесть: порою автор перенасыщает «информационностью» высказывания самого Ленина, отдает дань цитатному методу воспроизведения живой речи.

С чувством уважения читаешь мучительные дневниковые раздумья писателя: «…Дана ли мне сила прозвучать трубой на дорогах моего времени? Или только бабочкой махнуть крылышками по дорожке?..»

Всю жизнь Эммануил Казакевич был разведчиком.

У этих двух людей схожая судьба. Сначала они были учителями, потом партизанами, а после войны стали писателями. Нет, они писали еще и до войны и во вражеском тылу приравняли перо к партизанскому автомату. Имя первого из них я услышал в юности на Кировоградщине. Василь Козаченко…

— Читали повести нашего земляка «Аттестат зрелости» и «Сердце матери»? — спрашивали меня на литобъединении студенты местного пединститута. — Обязательно прочтите! Правдиво написаны и сразу захватывают. Говорят: автор бывший учитель и партизан…