Газета Завтра - Газета Завтра 1 (1205 2017)

Игорь КОРОТЧЕНКО

Случилась большая беда, которая не может остаться без последствий. Помимо подавляющего большинства искренних соболезнований, слов поддержки, сочувствия, которые высказываются у нас и за рубежом, есть определённая категория лиц — я не могу назвать их людьми, — которые глумятся над погибшими, над их памятью. Выражают свои позитивные эмоции по поводу этой чудовищной авиационной катастрофы, откровенно злорадствуют, плюя всем, в общем-то, в лицо. Эта категория существ локализована. Часть её нашлась в России. Это достаточно узкая прослойка — так называемая демшиза, отбросы общества (по-другому я их назвать не могу), которые выражают бурную радость. И здесь, я полагаю, в отношении тех, кто имеет российские паспорта, должен работать закон. Не надо стесняться, закон должен работать. Есть соответствующая статья УК РФ, есть люди, уже подавшие заявления в Генпрокуратуру и Следственный комитет с требованием дать правовую оценку тех или иных текстов, размещённых в соцсетях, в аккаунтах известных у нас представителей либеральной демшизы. Всякие персонажи типа Божены Рынской и прочих должны привлекаться и получать реальные сроки заключения. Такое прощать нельзя. Мы должны оставаться людьми. А для того, чтобы мы оставались людьми, зло должно наказываться. Пусть эти представители "творческой", "журналистской", "литературной" богемы наденут телогрейки и будут валить лес вне зависимости от того, мужского они или женского пола, либо выполнять какие-то другие функции, соответствующие исправительно-трудовой колонии, желательно, расположенной где-нибудь на севере.

Украина тоже не должна остаться в стороне. Не секрет, что в их сегменте соцсетей был замечен всплеск "радости" как среди обычных пользователей, откровенно глумившихся над нашей трагедией, так и среди высокопоставленных представителей политического истеблишмента. Напомню: Порошенко до сих пор не выразил никаких слов сочувствия, а его советники откровенно пишут просто варварские вещи. И здесь мы тоже должны не стесняться возбуждать уголовные дела и ловить этих тварей, где бы они ни находились, в течение какого бы срока они ни скрывались от российского правосудия.

Мы прекрасно знаем цену нынешнему украинскому режиму. Если исходить из дипломатического протокола, их формально называют партнёрами для решения ряда внешнеполитических задач, однако не надо думать, что соответствующей категории элиты в закрытых документах и на закрытых совещаниях не даётся правильная оценка. Наши сограждане погибли, направляясь в Сирию, они несли гуманитарную миссию. Публичного глумления над их памятью, над их последними трагическими минутами мы прощать не должны.

Роман ТАСКАЕВ

Мгновенное пропадание самолёта с экранов радаров, то, что экипаж не вышел на связь, — позволяет ли это говорить о том, что приоритетной является версия или внутреннего взрыва с мгновенным разрушением самолёта, или внешнего воздействия?

Сначала были недостоверные показания — где и что происходило, — поэтому мысли могли быть разными. Сейчас хоть более-менее понятно, где это произошло. И на основании своего личного опыта скажу: достаточно сложно придумать такую техническую неисправность, при которой командир не смог бы доложить руководителю полётов о том, что происходит. Потому что военные лётчики отличаются строгим соблюдением того, что написано в руководстве по лётной эксплуатации: по любому поводу необходимо произвести доклад, чтобы на земле знали о происшествии и помогали экипажу. Это в крови у нас, военных лётчиков. Доклада не было. Вместе с тем и погодные условия были такие, что ошибки техники пилотирования нормальный лётчик допустить просто не мог. Чтобы он мог как-то перевернуться — после взлёта такие ошибки не допускаются. Поэтому тезис о том, что это теракт, больше всего подходит под молчание лётчика. Других причин, вроде технических неисправностей, я придумать для себя не смог. Что-то произошло такое, что напрочь парализовало работоспособность лётчиков всего экипажа.

Известно, что самолёт отлетел от берега на шесть километров. До этого звучала цифра 1,5 километра. Известно время, которое летел Ту-154 до исчезновения с экранов радаров. На какую высоту может подняться самолёт за такое время и на таком расстоянии?

Набор самолётом высоты зависит от схемы, по которой он выходит. Она даётся на земле диспетчером, или могут быть какие-то отдельные указания. Но, в принципе, за полторы-две минуты Ту-154 мог набрать метров, может быть, 400-500. Около минуты уходит на взлёт и уборку шасси, уборку закрылков. Это происходит на высоте 100-150. И за оставшуюся минуту можно ещё метров, может быть, 200-300 набрать. Высота лайнера в момент катастрофы была меньше километра примерно наполовину. При падении с такой высоты обломки не могло разнести далеко. И то, что шасси нашли далеко от берега, а основные части близко, может быть свидетельством, что части самолёта оторвались в результате внешнего воздействия и так отбросились. То есть этот разброс деталей сразу меня насторожил.

Министр транспорта России Максим Соколов продолжает настаивать на версии или технической неисправности, или ошибки пилотирования. Я бы сказал: ради Бога! Это может быть нужным из важных соображений. Почему мы сейчас не озвучиваем версию теракта? Могут быть два варианта. Либо мы не хотим уронить престиж аэропорта Сочи — такой хороший аэропорт, и вдруг там что-то недосмотрели. Это одно. Второе: да, мы ловим террористов, поэтому озвучить версию террора сейчас преждевременно, чтобы не спугнуть преступников. Тоже вроде бы понятно.

По всем документам, регламентирующим расследование авиапроисшествий, должны быть изучены все версии. В первую очередь, конечно, версия технической неисправности. Потом рассматривается человеческий фактор, дальше — метеоусловия. Если погодную причину отвергли сразу, то другие версии остаются. Тут деваться некуда. Это просто называется "правила расследования авиационных происшествий". Поэтому в соответствии с ними официальные лица могут говорить то, что мы слышим. Другое дело, конечно же, — надо рассматривать при обсуждении и этическую сторону тоже. Может быть, не надо сразу озвучивать приоритетные и желательные для власти варианты, а просто сказать: рассматриваем все версии, не надо конкретно какие-то выделять. Тогда и нам, лётчикам, будет как-то спокойнее.

Сколько времени обычно занимает установление подлинных причин подобных происшествий? Безусловно, всё зависит от состояния приборов, которые записывают параметрические данные. Если они сильно повреждены, то это может затянуть следствие, потому что нужно получить объективные данные. Если же приборы не повреждены, значит, какие-то выводы можно будет делать быстрее. А если вообще записи не сохранились, то можно думать про достаточно длительный период расследования и всё равно не указать правильные причины, а только предположительные. Поэтому говорить о сроках сложно. В каждом случае — своё. На старых машинах записи, бортовая информация могут быть ограничены. На современных самолётах мы пишем по три тысячи параметров. А под Сочи всё-таки упал старенький самолёт. Что там записано, что не записано — надо смотреть. Временной фактор — достаточно расплывчатый. Те происшествия, в расследовании которых я принимал участие, показывают: да, мы, в принципе, имеем понимание, что на проведение этих расследований даются определённые сроки, но в некоторых случаях председатель комиссии может их расширять с целью детализации. Например, в каком-нибудь насосе оторвалась какая-то шестерёнка, надо провести анализ материала. Это производится в лаборатории, требует достаточно длительного времени. Зная военных и то, что сейчас будут, конечно, все указания направлены на то, чтобы ускорить следствие, я думаю, года мы ждать не будем, всё произойдёт в сжатые сроки. Если быстро найдут приборы записи данных полёта, если они не разрушились, определить причины катастрофы смогут достаточно скоро. А если так, то комиссия постарается в сжатые сроки сформировать своё мнение. Так что, я думаю, надо подождать несколько недель.