Дмитрий Быков - Карманный оракул (сборник)

При Людовике XVI Франция тратила очень много, а осторожные реформы быстро сменились контрреформами. Бурное потребление всегда кончается кровью, это его высшая и последняя стадия. Людям хочется все более сильных раздражителей, и скоро вместо театра у них гильотина. Тоже очень интересно.

Само собой, эстетика гламура в случае войны или кризиса быстро сменяется мобилизационной, но осуществляют этот переворот, как правило, те самые люди, которых эпоха потребления вознесла на пьедестал. Получается очень смешно.

В 1914 году российский гламур, называвшийся также Серебряным веком и тоже по-своему очень галантный, разрешился мировой войной, и большинство светских фигур, законодателей мод и арбитров вкуса возглавили патриотический переворот в умах. Чрезвычайно полезную статью об этом написал в свое время С. Маршак, писавший филологические обзоры не хуже, чем детские стихи. Его весьма дельная статья «Зачем пишут стихами» содержит выдающиеся образцы постгламурной эстетики в исполнении наигламурнейших персонажей десятых годов. Кузмин: «Небо, как в праздник, сине, // А под ним кровавый бой. // Эта барышня – героиня, // В бойскауты идет лифт-бой!» Северянин: «Друзья! Но если в день убийственный // Падет последний исполин, // Тогда, ваш нежный, ваш единственный, // Я поведу вас на Берлин». Сологуб: «Что уж нам Господь ни судит, // Мне и то утехой будет, // Что жила за молодцом. // В плен врагам не отдавайся, // Умирай иль возвращайся // С гордо поднятым лицом!» Брюсов: «В наши грозные, страшные дни // Вспомним снова завет Святослава! // Как во тьме – путевые огни, // Веку новому – прошлого слава!» Маршак целомудренно умалчивает о том, что Владимир Маяковский свои первые плакаты сочинил вовсе не в «Окнах РОСТА», а в Петрограде 1914 года: «У Вильгельма Гогенцоллерна размалюем рожу колерно!» А Маяк с друзьями-футуристами как раз и был типичным представителем антигламура, всегда входящего с гламуром в один пакет: какое же потребление без эпатажа? Некоторым особенно нравилось кушать под его громовое «Нате». От соблазна пропеть что-нибудь мобилизационное удержался один Блок, давно призывавший катастрофу и отозвавшийся на войну единственным мрачным стихотворением «Петроградское небо мутилось дождем».

Люди, только что воспевавшие утонченные наслаждения и всяческую роскошь, негу и расслабленность, томность и разврат, затрубили в трубы и ударили в барабаны; трудно представить, кого мог вдохновить такой коктейль, но сами авторы были довольны. Нечто подобное наблюдалось и в советской поэзии 1941 года: примерно семь лет у нас тогда царствовал патриотический гламур, повыше градусом, чем сегодня, но по вектору неотличимый. «Жить стало лучше, жить стало веселей», спасибо организатору и вдохновителю, только сейчас у нас тандем вождей, а тогда роль коллективного Медведева играло Политбюро. (Может быть, отсюда и явная внутренняя борьба нынешнего президента России – он раздираем теми же страстями, которые тогда раздирали высший партийный орган, где все интриговали друг против друга.) Перестройка свершилась стремительно: советские барды, расслабившиеся было на однообразных славословиях, принялись писать столь же однообразные боевые призывы, но поскольку советские поэты были ближе к народу, чем эстеты, их война быстрее задела, и появились мощные тексты, составившие славу отечественной лирики. Быстрее других все понял Симонов, отреагировавший на войну не трубными призывами или воинственными бряцаниями, а интимной лирикой небывалого накала. Были и сломавшиеся, как Луговской, но и из этого перелома получилась отличная поэзия, «Середина века». Грань между поэзией 1941 и 1943 годов небывало отчетлива: 1941 год – шапкозакидательство и жестяное громыхание, 1943-й – тексты истинно фольклорной мощи.

Закономерность очевидна: постгламурная культура делится на две волны. Первая – мобилизационная риторика в исполнении гламурных персонажей. Это бэ-э-э. Вторая – здоровая встряска, после которой в культуре начинают звучать нормальные голоса. Как правило, это голоса тех, кому на момент начала кризиса лет двадцать – двадцать пять.

В ближайшее время нас ожидает стремительная переориентация большинства икон потребительского общества на скромность, мобилизационность, солидарность и благотворительность. Это не будет иметь успеха, но заполнит вакуум.

Для обозначения господствующего стиля предлагаю термин gloom, что в переводе с английского означает «мрак, сумрак, тусклость, недовольство, сердитость» – словом, полную противоположность гламуру; и даже перестраиваться не придется, потому что согласные те же самые. Глум намекает еще и на глумление, каковым явно будет выглядеть все происходящее в культурном поле: люди, только что учившие «баловать себя» и внезапно перестроившиеся на повальный альтруизм, всегда имеют вид несколько глумливый, блудливый и гадко подмигивающий. Примерно таков основной культурный контент 2009 года, каким он выглядит на большинстве телеканалов.

Первой ласточкой глумной переориентации уже стало обращение Сергея Минаева к аналитической (sic!) телепублицистике. Не сомневаюсь, что телеаналитика Сергея Минаева будет того же качества, что и его проза (хотя теоретически допускаю возможность чудес). Важен, однако, не Минаев, не представляющий даже антропологического интереса, – а вектор, задаваемый с помощью явно кремлевского проекта. Не меньший интерес представляет эволюция Ксении Собчак, прощающейся с образом светской львицы, давно не вляпывающейся ни в один скандал, не меняющей кавалеров и не шокирующей общество своими тратами. Она все чаще появляется в образе скромной училки, одетой дорого, но блекло. На очереди Тина Канделаки, которая, полагаю, в скором времени возглавит масштабную благотворительную акцию либо выступит ведущей православного ток-шоу, в ходе которого будет собирать деньги для голодающих топ-менеджеров. Даша Жукова в элегантном рубище собственного производства снимется в фотосессии на бирже труда: в начале Первой мировой иконы стиля любили позировать в белых халатах с красным крестом, а сегодня фронт переместился в банки и социальные службы. Федор Бондарчук за стр-р-рашные по кризисным временам деньги снимет ремейк «На дне» под названием «На дне рождения», где соберет актерскую элиту тучных годов и сам сыграет Сатина. Костюм Сатина изготовит Кавалли. Дима Билан на очередном «Евровидении» с чувством исполнит хит «Друзья, купите папиросы, смотрите, ноги мои босы!». Группа «Сливки» переименуется в «Обрат». Андрей Макаревич и Михаил Пореченков выступят с совместным (в целях экономии) патриотически-кулинарным шоу «Лопай, что дают», где порадуют зрителя рецептом фальшивого зайца и кризисной морковной сосиски. Оксана Робски выпустит краткое руководство по выращиванию картошки на рублевской почве (впрочем, Рублевское шоссе в соответствии с духом времени переименуется в Копейское, дабы не возбуждать в народе протестных настроений). Журнал «GQ» под руководством Николая Ускова патриотично переименуется в «ПЦ», а «FHM» – в «SOS». Учитывая определенный рост интереса к революционным брендам, Лена Ленина снимется на броневике. Сергей Зверев радикально сменит имидж и примется изображать мужчину. Евгений Гришковец выпустит роман «Лохмотья» – сиквел «Рубашки» о судьбе среднего класса. Бари Алибасов спродюсирует высокоморальную группу девственниц «Ни-ни». Очередной «Последний герой» будет снят не на экзотическом острове, а в Капотне. Сериал «Ранетки» переименуется в «Монетки», ибо в кризисное время объект вожделений меняется. Ток-шоу Андрея Малахова в соответствии с духом времени будет переименовано в «Не болтай». Каналу ТНТ срежут финансирование, и вместо «Дома-3» мы увидим «Коробку-1». Сериал «Женщина без прошлого» в видах актуальности трансформируется в «Мужчину без будущего». Гарик Харламов станет ведущим аналитического ток-шоу «Бла-бла-бла вокруг бабла». Возникнет социальная реклама «Еще одна жизнь, которую погубил дериватив». Максим Котин напишет в назидание олигархам вторую книгу о Евгении Чичваркине – «Проебизнес». Первый запустит экстремальное реалити-шоу «Звезды в метро», а лозунгом дня станет буквальная метросексуальность.