Дмитрий Быков - Карманный оракул (сборник)

Эта государственная система давно неэффективна, а к 1915 году и попросту мертва, поскольку в отрыве друг от друга государство и народ деградируют с равной скоростью. Их почти независимое сосуществование приводит к занятному эффекту – а именно к появлению посреднической прослойки, так называемой интеллигенции, которая сама по себе является симптомом болезни общества, но именно она в нем самый передовой и драгоценный класс, производящий действительно значимые ценности. Впрочем, амбра – скорее всего, результат болезни кашалота, раздражения его слизистой; но именно она наиболее благоуханна из всего, что в нем вообще имеется. Любопытно, что в позднесоветском обществе интеллигенция (Солженицын называет ее псевдонимом «образованщина», подчеркивая отсутствие у нее единого поведенческого кодекса) составляет уже примерно половину населения, и это уже не болезнь, а симптом перерождения; интеллигенция становится народом – главное доказательство тут авторская песня, ибо народом называется тот, кто пишет народные песни, творит фольклор. Именно советская интеллигенция подготовила появление того, что сегодня называется креативным классом; качественный скачок случился не тогда, когда дети этой интеллигенции вооружились Интернетом, а тогда, когда их пробил кризис среднего возраста. Впрочем, это только моя гипотеза, ибо каждый выстраивает ту картину мира, которая ему удобнее: в преимущественное влияние гаджетов на умы я не верю, а вот против биологических факторов не попрешь.

Как бы то ни было, последний круг был пройден государственным кадавром уже в состоянии полураспада, причем для гальванических эффектов труп нуждался во все более сильных токовых ударах, от репрессий двадцатых до репрессий тридцатых, до травматичнейшей Великой Отечественной войны в сороковые; к шестидесятым труп стал разлагаться, к восьмидесятым фактически растекся. В моем отношении к СССР нет ничего ностальгического – напротив, я стараюсь полностью абстрагироваться от своего весьма противного опыта советской жизни, – и высоко оценивать этот проект можно лишь в сравнении с нынешней Россией: труп очень дурного человека все же хуже, чем самый дурной человек, ибо у него уже нет шансов ни исправиться, ни покаяться. Тем не менее, несмотря на крах проекта, народ никуда не делся – и в какой-то момент лучшей части этого народа надоело наконец считать себя лишней.

Сегодня можно говорить именно о качественном скачке, поскольку народу (еще не всему, но перемены стремительны и заметны во всех слоях общества) надоела болотно-пирамидальная или, если хотите, болотно-поклонная схема. То ли Интернет сломал традиционную интеллигентскую неуверенность, внушив всем нам, что мы не одни такие, то ли само наличие государственной лжи при общедоступности сетевой правды сделало окончательным фарсом путинскую попытку вдохнуть новую (восьмую) жизнь в российскую вертикаль. В любом случае с этой вертикалью тут уже делалось все возможное: ее строили, боялись, презирали, осмеивали. Прежняя парадигма русской жизни, описанная во всей родной литературе XIX–XX веков, исчерпана. Новую русскую литературу написать нельзя – она обречена выродиться в самоповтор. Так Гоголь в 1852 году жег «Мертвые души», потому что наличная реакция уже была каталогизирована в первом томе, а второй писать было не о чем; он гениально угадал главные русские типы нового времени – уже вполне тургеневскую Улиньку, гончаровского Тентетникова, толстовского Костанжогло, – но выстроить сюжет нельзя, пока эпоха не наступила. Ждать пять лет ему не хватило терпения. Нынешнее ничтожество нашей культуры происходит именно от того, что она беспрерывно перепевает себя и страшно устала от этого, а снимать и писать из иностранной жизни мы пока не научились (по крайней мере, на том уровне, на котором пишем по-русски и о России).

Население прощается с патернализмом и становится народом – не только потому, что разочаровалось в путинизме, то есть в праве и способности КГБ вести Россию в будущее, а еще и потому, что надоело само себе. Жизнь отдельно от государства всем хороша, но, во-первых, не гарантирует защиты (в известных ситуациях вроде войны все равно приходится действовать вместе), а во-вторых, сводится к выживанию. В России не тот климат, чтобы просто ходить на работу. Здесь нужны великие стимулы, грандиозные задачи, национальная мифология – все то, чего не может дать Путин, поскольку он-то по-настоящему умеет презирать народ, который ему достался. «Дрянь народишко», как говорится. Не дает себя слить, а как бы удобно было.

Поскольку процесс «превращения людей в людены», то есть выхода на следующую эволюционную ступень, далеко еще не завершен, говорить о перспективах трудно: несомненно лишь, что на Владимире Путине прежняя форма государства заканчивается. После этого уже совершенно неважно, кто победит на президентских выборах и в каком туре. Формирование в стране общества, которое не заражено пассивностью, не растлено цинизмом двойной морали и при этом не рвется на баррикады, – дело сравнительно долгое. Очевидно лишь, что процесс начат и что такого в России не было еще никогда.

Напоследок – пара слов о том, почему обречены контрпропагандистские приемы вроде уже традиционных угроз «оранжевой революции» и территориального распада России. Оранжизм – аналогия самая негодная, поскольку украинское общество вовсе не подвергало сомнению свою политическую структуру, да в Украине никогда и не было (по крайней мере, в постсоветское время) фигуры путинского типа. Для сегодняшнего политического движения в России характерен тотальный негативизм относительно всех политических институтов – в Украине Майдан как раз отстаивал эти институты. В Украине оранжизм сопровождался борьбой за власть – в России имеет место всеобщее недоверие к этой структуре власти и непобедимая уверенность в ее архаическом, немодернизируемом характере. Главное же – Майдан сопровождался взрывом самоуважения, как всякое опьянение; политические волнения в России, как и приличествует кризису среднего возраста, сопровождаются выраженной общенациональной депрессией. Пусть никого не обманывают счастливые лица на Болотной: счастье там происходит единственно от того, что страна оказалась не безнадежна, что триумф быдла (оно ужасно обижается на это слово, но другого нет) в очередной раз не состоялся, что Бог не фраер и т. д. Но все это не отменяет ясного понимания, что страна фрустрирована, пребывает в глубочайшем кризисе и нуждается во всеобщих честных усилиях по быстрому исправлению ситуации. Все очень запущено. Чтобы этого не видеть, надо быть даже не нашистом, а кретином. На Майдане, увы, себя оценивали куда выше – и куда безосновательнее.