Отар Кушанашвили - Не один

Люди подавлены, раздражены, их тянет к крайностям, в парадигме которых достойны существования только исключительные эмоции.

Отсюда только кошмар как «тонкая эмоциональная вибрация», отсюда только восторг как «глубина проникновения». Тонких эмоций спектра уж нет, как нет, кажется, навсегда покинувшей нас рафинированности (имею в виду хотя бы легкую грусть, глухое раздражение, без децибелов); сплошные бешеные эмоции; это как если бы в школе отменили срединные отметки, оставив только пятерки и кол с четырьмя убийственными минусами.

С – назовем это так – «брутализацией» языка вместо живой мимики – оскал и гримасы, нормальное выражение лица – редкость.

Вот не знаете же вы наверняка, что вами употребляемые мерзкие слова и речения – «жесть», «офигительно», «мне НА ЭТО по фиг» – что специалисты называют этот мусор фекальными коннотациями.

Это и есть некро-метафоры в чистом виде – когда живое превращается в неживое. Существует уже целый полнокровный алгоритм поведения людей, пораженных неврозом, и язык – несущая конструкция этого алгоритма.

Мертвый язык сплошной имитации, без права произнести строчку из Кублановского: «я слова вольного дружбан» – потому что слово хоть и вольное, но КРАСИВОЕ, теплое.

У людей, имеющих проблемы с языком, есть проблема самая большая – самоидентичности, некро-метафоры умерщвляют их сущность в конечном итоге.

Пустая библиотека, не при ваших гаджетах будь сказано, – страшное зрелище.

Прежде я жил в московском районе Тушино и часами, да что там – днями пропадал в библиотеке, где правила Татьяна Васильевна Меркулова, женщина с дивными глазами, цеплявшими синевой и яростным блеском. Третьего дня я встретил ее. Глаза поблекли, а причину вы знаете.

Человек чистый помыслами, редкого ума и истовой увлеченности, она в черном сне не могла предположить, что доживет до дня, когда ВЦИОМ подсчитает: примерно 56 процентов россиян вообще не читают книги, а глава департамента культуры Москвы Сергей Капков добьет информацией, что в столице более 400 библиотек, и в половину из них не записалась за последний год ни одна душа. Она меня и спросила, с не изменившим ей за долгие годы детским простодушием, как такое возможно.

Я хотел было ее успокоить, привести довод, что книги младым не по карману, а интернет суть помойка, но кого я обманываю, книг не читают. Другое время, другие нравы, другое все – та же эстетика, ридеры, в свете которых не просто нет смысла обсуждать, как можно и на кой с их, ридеров, помощью прочитать шестикилограммовый том Карамзина «История государства Российского», – нет смысла обсуждать вообще ничего. Как будто взяли и в один прием похерили Карамзина и иже, опустившись до скачивания и ниже.

На эту тему смешно рассуждает мой приятель писатель Дмитрий Глуховский. Смешно потому, что, будто живя в другой стране, он убежден, во-первых, что «у каждой бабульки появился ридер или смартфон», во-вторых, что бабульки читают только Устинову и Роя (надо отдать должное, себя он не назвал).

Он считает, что прежние времена не вернутся, если только их не возвернуть в законодательном порядке. Но, добавляет, ухмыльнувшись недобро, библиотеки нам очень пригодятся, ежели у нас отберут интернет и загонят в пещеры обскурантизма.

Писатель Шендерович не видит никакой катастрофы в произошедшем; ничего не попишешь, говор и т.

Но женщина, у которой когда-то были живые глаза, не хочет мириться с безвременной кончиной живой книги, ей кажется, как и мне иногда, что когда «закончится» книга – жизнь, конечно, не кончится, но что-то из нее уйдет, что-то невесомое, но важное.

Некоторые люди это «важное» называют смыслом.

Мифу о самом читающем народе в мире я никогда не верил: вокруг меня никто никогда не читал.

Ну ладно, если вам так приятно думать, я – пария, много о себе воображающая, охальный дичок, чей промысел – шельмовать людей, – ладно, но вы как давно заглядывали на главную страницу крупнейшей электронной библиотеки, у которой без малого полтора миллиона пользователей?!

Ни в жисть не догадаетесь, что читает креативный класс, который, скажем прямо, любит порассуждать о том, как режиссер испортил книжку Гроссмана. У этого креативного класса очень высокие отношения с книгой, тут ни убавить, ни прибавить – самые скачиваемые книги.

1. Кулинария, «Говядина ”Веллингтон”».

2. Сто молитв, которые укажут дорогу к лучшей жизни и помогут избыть тревогу.

3. Как управлять мужчиной? Искусство манипуляции.

4. Книга заговоров.

5. Виктор Пелевин.

Манипуляции важнее громкого романа Джонатана Франзена «Поправки», а жрачка завсегда возьмет над Татьяной Толстой.

А заговоры!

Вы все о высших проявленьях духа, а Марьиванна хочет заговорить старого хрыча, чтоб не позорился и не позорил, перестал бегать к товарке Люсе, «от людей же стыдно…»

Да что там, раньше был свет, который, помните, ученье – и наоборот, а теперь тьма, читай: неученье. Раньше читали, а теперь считают. Времена, когда ты знанием Воннегута или Камю мог покорить красавицу с поволокой в глазах, невознаградимо прошли, сами знаете, какие книжки она предпочитает (для самых сообразительных: начинаются на «Ч»). Даже в праздном, по всеобщему мнению, Тбилиси не знать «Убить пересмешника» было равносильно сознательному признанию, что ты ущербный.

У нас дома книг не было, но я ходил к драгоценной тете Розе, а у нее были и Ремарк, и подшивка «Юности», и «Новый мир», и когда я тонным и томным красоткам говорил, что я прочел ввечеру нового Евтушенко, не помню случая, чтобы на меня не посмотрели заинтересованно. А я свое дело-то знал: ну декламировать.

Теперь все иное, теперь самый интерес к самим книгам «носит на себе явственную печать угасания».

Правда, я не настолько примитивен, чтобы на основании отсутствия жадного интереса к чтению строить версию, хоть как-то объясняющую переизбыток людей со скудным «ай-кью».

Мои дети умнее меня, но не всем я привил любовь, не все записные книгочеи, не разобрали вкуса, другие интересы, от другого цепенеют, фраза, начинающаяся со слова «читали?!», в лучшем случае касается чьего-нибудь воспаленно-раскаленного блога, но не Александра Блока.

Маловероятно, что народится в погрязшем в интернет-зависимости мире существо, которое повторит вслед за неведомым ему М. Горьким, что всем в жизни оно обязано книгам, и кто поверит, что у меня есть побрательничек, который этими книгами купил себе московскую прописку с последующим враньем, что он – коренной.

Большая литература понуждает думать о вселенских материях, а кого они интересуют сейчас, эти «высшие проявленья духа»?