Отар Кушанашвили - Не один

Говорят, брошенные женщины хоть и страдают стократ сильнее, но они же стократ выносливее.

А брошенные мужики – это остров затонувших кораблей, наблюдаешь за останками – и перехватывает горло. Дети ближе к мамам, мамы ближе, всегда так было, они общаются, у них жизнь. У бывших мужей не жизнь, а дрянь, они спиваются, жалуются друг другу, совсем не похожие на тех, из альбома, где на свадебных фото широкие улыбки на смущенных лицах, и даже слышен смех.

Колумнист АиФ. ru Отар Кушанашвили делится письмом о стандартном желании «покорить Москву и взять свое». Почти настоящим.

«Здравствуйте, меня зовут Аня, я простая девушка, русская, живу в маленьком городе К., работаю в продуктовом магазине.

Все, кто не знает ни черта, говорят, что маленькие города лучше больших, потому что в маленьких чисто и люди добрые. Не знаю про другие маленькие города, но наш похож на городок из американского фильма, где всю дорогу ищут рядового, – тот, где идет, помните, страшный финальный бой. Грязь, беззубые старики, мало молодежи, которая чуть что драпает хоть куда, никто не улыбается, скалятся только все поголовно.

В старую церквушку никто, ну почти, не ходит, я ни разу не видела лиц, молитвенно сосредоточенных, только тревожные, только злые. Это к тому, что в Москве вы все талдычите, что простые русские люди очень набожные. Набожные? Нет, скорее марафонцы, только куда бежим, никто не знает.

Папа мой всю жизнь ишачил, теперь пьет горькую. А мама всю жизнь только и делает, что пилит нас обоих, просто бесит меня. И больше всего я боюсь, что стану такой же клушей, как она, бревно бревном, ни денег, ни нормального дома, ни парня, похожего на Джуда Лоу. Сама мысль о том, что я буду жить такой растительной жизнью, вызывала и вызывает у меня приступы мигрени и тошноты.

Я поставила себе цель, училась почти отлично, а какое для этого усердие нужно, вы сами знаете, я хотела попасть в Москву, а какая это мотивация, вы тоже знаете. И вот я здесь, я учусь, у меня две работы, я выбиваюсь из сил, ноя к такому была готова, ничего, выдержу. Люди, конечно, в Москве разные, но я же провинциал, я сильная, а тут делают вид, что сильные, а подтолкнешь – рассыпятся. Зато подлых полно, но и с такими я умею обращаться, заряжаю, как писал поэт, «сплавом стали и свинца прищур», да при таком прищуре так припечатаю жестоким словом – взрывной волной за тыщу верст любой отлетит.

Раз пришлось даже в морду дать, один козел вынудил, вот и пожалел потом тыщу раз.

Ну, то, что я не белая кость, я и сама знаю, и про касты знаю, и про классовую борьбу знаю, но если кто-нибудь захочет меня обидеть, я и кулаками могу.

Но даже если я закончу институт и получу образование, кому я буду нужна?

Насмотрелась я на подвижников несчастных с высшими образованиями.

Я хожу, когда есть время, в караоке, и мне все говорят, что я должна петь.

Особенно мне удаются песни про мученическую любовь, песни, которые пела Алла, пела Аллегрова, Долина пела. Мне говорят, что, когда я пою, я полна жизни, и я сама это чувствую!

Я хочу петь, и я хочу получать за это пение большие деньги. Когда я вижу, как безобразны те, кого показывают, мне становится горько: если у них есть право, то у меня такое право жить хорошо есть и подавно, я из самых низов, и я красива и голосиста, люди меня полюбят. Пусть мне не повезло с родителями и денег у меня нет, зато я знаю, кто такой Высоцкий, все умею (хоть не люблю) по дому и смотрю много фильмов.

У меня нет другого выхода. Я должна получить свое. Получают же и свое, и чужое ваши псевдокрасавицы с переделанными носами, сиськами и губами.

Мне уже многие говорили, что я редкостная сука, живущая токмо ради выгоды, но я либо посылаю таких, хихикая (чья бы корова мычала!), либо реагирую с видом полнейшей невозмутимости: что-то ни у себя дома, ни у вас в Москве я не встречала тех, кто не живет ради профиту.

И не делайте вид, что вы все – мистер и миссис «при чем тут это?», потому что «это» всегда «при чем». Сейчас самое время, мое время, я не пустышка, я не хочу толочь воду в ступе, надо будет по головам, пойду по головам. А когда стану звездой и вы будете брать у меня интервью, я буду доброй и мудрой. Девушкой, которая всего добилась сама».

Я не знаю, как детям моим объяснить, что такое коммуналка; мне даже любимые «Покровские ворота» во главе с шустрилой Костиком не помогли. Проповеди, и те мне лучше удаются («Мы знаем, что мир лежит во зле… бла-бла-бла… но Царствия Небесного на Земле не будет…»)

Мы знаем, что мир лежит во зле, я, как могу, борюсь с ним, даже не мечтая о Царствии Небесном, но ни многие из вас, ни я не знаем, что коммуналок в стране еще полно. Я ездил в Питер, видел одну. Длиннющий, как перенаселенные давно уже не смешными остротами и замшелыми метафорами мегатексты Пелевина, коридор, четырнадцать дверей, общий нужник, общая ванная, одна на всех кухонька, плавильный котел со специфическим запахом.

Сколь часто ни повторяй слово «общее», судьбы-то у всех разные. Вот, например, четвертая дверь направо – здесь живет Аня Суханова. Заглянем: кровать и лежанка, видавший виды школьный стол, много книг, разбросаны игрушки, два стула, один колченогий. У Ани восемь лет назад родился сын, назвали Артемом, Артем родился – и не дышал. Сейчас это уже большой мальчик, считай, настоящий джигит.

Но так считать трудно – наверное, потому, что у Артема церебральный паралич.

Из-за этого церебрального паралича улыбчивый человечек ходит за руку с улыбчивой мамой; улыбчивой и сильной, как все наши мамы. У Темы нет бабушки и дедушки, умерли пять и шесть лет назад, как говорят, соответственно, и папы нет. Нет, он где-то есть, но Аня и Тема ему не нужны, он пьет горькую. Аня не выдержала и развелась, вот откуда коммуналка – место, где начинаешь панически думать, что человечество как вид обречено (этого я тем более детям не скажу).

У Ани есть специальная тетрадка, туда она записывает планы и мысли, я, конечно, в тетрадку не заглядывал, но и так понятно: все планы и мысли Ани связаны с сыном, у которого проблемы с осанкой, мелкой моторикой и мышечным тонусом. Я из Оренбурга, говорит Аня, но в Питере уже 18 лет. Этот город, конечно, велик, у него есть свой шарм, но он хмурый, что ли. Может, в этом его шарм?

История очень неприятная, и нетрудно разделить боль Ани, не утихающую со временем. Роды были ужасно долгими, даже практиканту-школяру было понятно, что надо было делать кесарево, но коновалы решили иначе: сама выдюжит. Малыш родился и не дышал. Осложнения были чудовищные, вплоть до реанимации. Легкие пришлось многократно искусственно реанимировать.

Уже было понятно, что уро… извините, я хотел сказать, горе-врачи обрекли кроху и его маму, хорошо если, на пожизненное лечение. Зато убивать надежду в самом эмбрионе – это у нас умеют. Добрые же. Сразу сказали Ане, что все будет очень, очень, очень плохо, что ходить он не сможет никогда, таких чудес не бывает, так что, мамаша, извините. Ситуация энигматическая, и в силу этой своей энигматичности еще более страшная.