Николай Анисин - От Сталина до Путина. Зигзаги истории

Связав прекращение Абакумовым дела СДР и дела врачей, полковник Щадов стал размышлять: так, гуманизм министра к пылко-реваншистским юношам-евреям не грешно оправдать и простить, от намерения покончить с расследованием вредительства врачей-евреев его можно легко отвадить вызовом к Сталину. Но в нежелании уголовно преследовать евреев в обоих случаях – чем руководствовался Абакумов: проснувшимся в нем, профессиональном убийце, чувством сострадания к жертвам или корыстным расчетом?

Когда в 1944-м советские войска ворвались в венгерскую столицу Будапешт, там, по велению командира «СМЕРША» Абакумова, захватили, перевезли в СССР и отправили туда, куда Макар телят не гонял, дипломата из Швеции Рауля Валленберга, который вытащил из лап фашистов и уберег от погибели тысячи и тысячи евреев. Полковник Щадов об этом знал. Как знал и о том, что на стол бывшего смершевского предводителя Абакумова, заправлявшего теперь Министерством госбезопасности, регулярно попадали донесения резидентов внешней разведки СССР: на деньги еврейских банкиров пресса в разных странах света сотворила из Валленберга кумира, и вся прогрессивная мировая общественность проклинает виновников его исчезновения.

Ну, обмишурился в прошлом нынешний министр МГБ Абакумов; ну, сгреб под горячую руку и сгноил невзначай вхожего к оккупационным немецким властям шведского дипломата Валленберга. Но Сталинто об этом был поставлен в известность? Был. Значит, он бывшего смершевца и действующего своего министра не кинет на растерзание мировой общественности? Не кинет. Но Сталин старше Абакумова почти на тридцать лет. Ему, Абакумову, еще жить и жить, работать и работать. Под кем жить и работать в недалеком будущем? Среди возможных преемников Сталина – есть юдофилы. Станет первым лицом Молотов – воротится из ссылки его жена Полина Семеновна. Хотя ее арест был санкционирован в ЦК, но за методы следствия она от злобы на министра МГБ не избавилась, и ей ничего не стоит заявить: с Валленбергом по своей инициативе расправился Абакумов – и его, в угоду мировому общественному мнению, полезно выдать Швеции как военного преступника. А раз такое не исключено, Абакумову надо себя обезопасить, надо впрок угодить грядущим юдофилам на вершине власти, представив им факты, которые бы доказывали, что именно он, Абакумов, когда только было можно, избавлял евреев от уголовных наказаний.

Если бы антисемитские заказы шли МГБ не от сотрудника канцелярии Сталина, а от самого Вождя, то, даже не уразумев истинного назначения этих директив, Абакумов не упустил бы ни единого повода рьяно помордовать евреев. Но, поскольку не генералиссимус, а какой-то полковник Щадов при нем наводки выставлял – генерал-полковник, министр Госбезопасности вздумал на него поплевать и позволил себе собственную игру в деле вредительства врачей.

Развалив очередное заквашенное Щадовым дело против евреев, подтолкнув к могиле расколовшегося Этингера и затормозив допросы не сломившейся пока Карпай, Абакумов засветился в намерении обзавестись индульгенцией в постсталинское время. А на дворе-то еще было время Сталина, он твердо вел страну своим курсом, и министр со шкурными помыслами был ему не по пути.

Ни в лубянских, ни в лефортовских застенках Абакумову тосковать не довелось. Его заключили в Особую тюрьму ЦК. Заодно с ним из кабинетов в камеры переправили последних оставшихся в МГБ офицеров-евреев – они обвинялись в вовлечении их русского начальника в сионистский заговор.

Освобожденное от Абакумова министерское кресло занял зав отделом ЦК ВКП(б) Семен Игнатьев – один из тех партийных чинов, которым в последние годы жизни покровительствовал Жданов. В органах Госбезопасности Семен Денисович никогда не служил, и потому ему в заместители назначили профессионала – следователя по особо важным делам МГБ Михаила Рюмина, отличившегося в обличении проеврейской игры Абакумова.

Новых боссов госбезопасности полковнику Щадову не понадобилось агитировать за возврат к его версии о вредительстве врачей. Под личным контролем Рюмина несколько дознавателей возобновили беседы с хорошими и разными специалистами Кремлевской больницы – а верно ли охранялось и поправлялось здоровье Щербакова и Жданова? Ничего дух захватывающего на сей счет из бесед не проявлялось – до 24 июля 1952-го.

В тот день в кабинет МГБ на Лубянке пожаловала на допрос дочь русского унтер-офицера царской армии, она же завкабинетом электрокардиографии в главной советской – Кремлёвской больнице Лидия Тимашук. Ей четыре года назад, в конце августа 1948-го, довелось заменить убывшую в отпуск коллегу Карпай и вместо нее обследовать на Валдае Жданова. Месяцем ранее Карпай сняла у него электрокардиограмму и констатировала приступ сердечной астмы. Тимашук же обнаружила у Жданова инфаркт. При диагнозе русской унтер-офицерской дочери второму после Сталина деятелю полагался исключительно строгий постельный режим. На основании же диагноза дочери еврейского народа Карпай ему позволялись прогулки, баня, разговоры по телефону. Начальники Кремлевской больницы приказали Тимашук переписать заключение о результатах ее кардиограммы – так переписать, как было у Карпай. Тимашук подчинилась. Жданов в санатории «Долгие броды» на Валдае продолжил вести активный образ жизни, и 31 августа 1948-го умер. Но за неделю до того Тимашук составила записку о фальсификации диагноза и через ждановского охранника передала ее министру Госбезопасности Абакумову.

Факт умышленного сокрытия инфаркта у Жданова Абакумов расследовать не посчитал нужным. Записка Лидии Тимашук ушла в архив без последствий. Но когда в июле 1952-го, ровно через год после заключения Абакумова в тюрьму ЦК, Лидия Федосеевна на допросе в Министерстве Госбезопасности поведала о записке – ее из архива изъяли. Возник документально обоснованный повод для экспертизы лечения Щербакова и Жданова. Истории их болезней передали трем профессорам медицины и каждого независимо друг от друга попросили оценить: верно ли их коллеги поправляли здоровье двух соратников Вождя? Выводы экспертов совпали: Щербаков и Жданов получали не то лечение, которое требовалось. Стало быть, врачи самой лучшей больницы страны самым высокопоставленным в стране пациентам наносили вред.

Аресты заподозренных во вредительстве медиков из Кремлевской больницы продолжались с сентября по ноябрь 1952-го. Руководил следствием по делу врачей замминистра Госбезопасности Рюмин. Неплохо вроде бы руководил. Посадил за решетку 28 кремлевских докторов. От всех почти от них добился признания во вредительстве. Но в середине ноября его вдруг уволили с занимаемой должности и отправили рядовым сотрудником в Министерство госконтроля.