Николай Анисин - От Сталина до Путина. Зигзаги истории

Победоносная война с депутатами без антипартийных указов была бы невозможна. Если бы компартия сохранилась в прежнем виде, тогда она: с ее прессой, с ее материальной базой и деньгами, – сделалась бы привлекательным союзником для расчехвощенного депутатства. А если бы они объединились, да если бы приняли в свои объятия рабочие организации, которые неизбежно станут расти, как грибы, по мере всеобщей приватизации страны, то президентам и мэрам пришлось бы стучать лбами о стену. Указы против КПСС и РКП выжгли плацдарм, на котором могла формироваться широкая оппозиция. Но это была не единственная их цель. Подписав указы, Ельцин по сути дела отменил в республике презумпцию невиновности, без суда и следствия фактически запретил деятельность 15 миллионов граждан и дал «зеленый свет» разбойному дележу ее партсобственности. Тем самым им был как бы запущен пробный шар: проглотит ли общество беззаконие? Проглотило. Союзная прокуратура указы не заметила. Прокуратура РСФСР отреагировала на них оригинально: не мешкая ни дня, она вселилась в 20-й подъезд здания ЦК КПСС. Ни одна демократическая организация протеста против произвола не выразила. Если тысячи партаппаратчиков не нашли сегодня защиты, найдут ли ее завтра тысячи депутатов? И кто помешает призвать матроса Железняка и раздать стволы Национальной гвардии?..

Рожденное на крови Федеральное собрание открылось хмурым январским днем 1994 года под стук солдатских сапог. И в приюте Думы на Новом Арбате, и в пристанище Совета Федерации на Большой Дмитровке солдаты в бушлатах таскали в начале заседаний мебель и ящики. Армия, расстреляв старый парламент, обустраивала новый…

Ни за то, ни за это благодарности воинству депутатство не высказало. Порицания – тоже. Правда, после вступительного слова старейшины Думы и перед тем, как первый министр Черномырдин взошел на трибуну, к микрофону в зале подошла леди из фракции коммунистов и тоном Горбачева, скорбящего о кончине Черненко, призвала «почтить вставанием, минутой молчания память трагических жертв октября 1993 года независимо от вероисповедания и политических убеждений». Все встали. Думу всецело охватила тихая скорбь – будто почитались жертвы случайной трагедии, а не преступления президента и правительства…

На открытии Совета Федерации, где Ельцин пробурчал о том, что «любые политические проблемы могут и должны разрешаться только посредством юридических процедур», о жертвах Октября никто вообще вспомнить не посмел. Обе палаты почти без сбоев запустились и плавно завертелись в надобном им режиме. И весь омандаченный (имеющий мандаты) люд на Новом Арбате и Большой Дмитровке стал старательно делать вид, что он не против установки, вписанной в приветственное бормотание Ельцина: «Сейчас очень нужно, чтобы члены Совета Федерации и депутаты Государственной думы вывели российский парламент на путь созидания».

В Думе по части игры в созидание солировала крутая и умеренная демократура. Сухонький, с алыми пятнышками на лице Бурбулис, выходя из зала, говорил журналистам только нечто солидное и плодотворное, вроде: «Стратегическая тенденция при рациональном прогнозировании без гипертрофированной экзальтации…» Малиновый Шахрай, за время реформ сравнявшийся по комплекции с Гайдаром, до всех своих широких краев был наполнен сплошным конструктивизмом. Аккуратненький Явлинский негодовал изящно, но тоже конструктивно: Ельцин по три раза на дню встречается с Клинтоном, а прийти в Думу времени не найдет.

Конструктивизм демократуры проявлялся и в нежелании устраивать скандалы, хотя повод для этого ей давали. Идет по залу заседаний, не включая габаритных огней, депутат-адвокат Макаров. А из ряда оппозиции ему кричат: «Таня!» Налицо явное оскорбление уважаемого адвоката непарламентской кличкой. Но демократы-депутаты не бросаются на защиту товарища и не требуют вывести кличкодателя с заседания. Проплывает по коридору Бурбулис. А два зубоскала у стены нарочито громко переговариваются: «Ты думаешь, Бурбулис через рукопожатие передается?» «Нет, через рукопожатие Бурбулис не передается». И что же? Никто опять бестактной насмешкой над заслуженным демократом не возмущается и вопроса о выдворении всяких зубоскалов за пределы думской территории не ставит.

Серьезность отношения к Думе демократура демонстрировала в первые дни не только говорением или молчанием, но и действиями. Закаленные в былых парламентских боях Шабад с Шейнисом абсолютно бесстрашно шли в лобовую атаку на стол президиума, а деликатный правозащитник Ковалев, неутомимо вызволявший из тюрем валютных спекулянтов и изменников Родины, но стойко молчавший во время всех устроенных властью кровопролитий в Москве, самоотверженно пробирался в президиум с фланга. Наплыв демократов на сцену диктовался исключительно заботой о более качественном ведении заседаний Думы – точнее, желанием заменить у председательского микрофона недужего старейшину Лукаву маленьким Станкевичем, который уже научился перед зеркалом произносить слово «держава» и был избран руководителем секретариата. Посадить Станкевича в президиум не удалось. Но и после того нелюбовь демократов к Думе никак не проявилась.

Открывший заседание верхней палаты Ельцин передал председательство ее старейшине – знатному фермеру-экспериментатору, известному на весь аграрный мир картофелелюбу и свеклофилу Юрию Черниченко. Лета обязывали того помнить добрые старые традиции, и он не замедлил их возродить, сказав во вступительном слове (цитирую по стенограмме): «Борис Николаевич Ельцин в своей короткой, но содержательной речи уже упоминал, что здесь у нас кворум и палата правомочна работать». Руководство выборами оказалось в надежных и преданных руках. Состав Совета Федерации также не вызывал подозрений в неблагонадежности: 57 % из всех депутатов СФ состоят при исполнительной власти и служат в правоохранительных органах, еще 15 % с лишним находятся при власти представительной, которая сегодня дрожит от каждого чиха власти исполнительной.

Кандидат Кремля на пост председателя обрекался на избрание. Но, поскольку кандидатом этим был главный герой криминальных рукописей из чемоданов Руцкого – Владимир Шумейко, возникла заминка. На первом голосовании Шумейко не добрал один голос, на втором – пять. Сгореть ему не дали лучшие кремлевские пожарные.

Факт выкручивания рук депутатам не отрицали ни придворный фермер Черниченко, ни любимый орган Ельцина «Московский комсомолец». Первый на вопрос польской журналистки о том, как он относится к тому, что Черномырдин на устроенном завтраке давил на зависимых от него депутатов, заставляя их голосовать за Шумейко, ответил с присущим высокопоставленному свеклофилу изыском: «Миль пардон, мадам, какому правительству охота иметь туберкулез и принять оппозиционера во главе палаты?» Второй написал просто и ясно: «Сенаторы были мрачны – вероятно, от недосыпу. Всю ночь президентская команда работала с теми, кто не голосовал за Шумейко. Злые языки шептали, что провинциалы выторговали у Ельцина лишние кредиты и льготы для своих регионов. Но один из руководителей президентского аппарата уверил сотрудника «МК», что ночная агитация велась исключительно бесплатно». Цена избрания кремлевского ставленника – тайна сия велика есть.