Андрей Караулов - Русское солнце

— Не скажет! — отмахнулся Кравчук. — Гена, который гиена… все там пронюхал. Его человечек ко мне ещё с месяц назад подсылалси… Много знает, этот Гена, — плохо. Они ж… с Полтораниным… как думали? Посадят папу на трон, дадут папе бутылку, привяжут к ней и ниточки будут дергать…

— А не рано мы… Леонид Макарыч, — как?

— Что «рано»? — не понял Кравчук.

— С СНГ. Людёв мало, идей — мало, папа — за Ленина схватился… А если — провели? Вот просто провели?..

— Кого?

— Гену этого! И черт его знает, что еще… Верховный Совет скажет…

— А ты шо ж, считашь, рано мы к власти пришли? — поднял голову Кравчук.

— Ну, не рано… только…

— Шо «только», — шо?

— Не, ничего…

— Ничего?

— Ничего…

Кравчук хорошо чувствовал Ельцина, его стихийную силу. Он был абсолютно уверен, что Ельцин не подпишет соглашение об СНГ (испугается в последний момент). Еще больше, чем Кравчук, этого боялся Бурбулис: новая, совершенно новая идеология возможна только в новом, совершенно новом государстве. Ельцин не мог быть преемником Горбачева, — поэтому Бурбулис и уничтожал Советский Союз.

Точнее — уже уничтожил.

Президент России проснулся около шести: выспался.

— Коржаков!.. Коржаков! Куда делся?!

Коржаков был за дверью — ждал.

— Слушаю, Борис Николаевич.

— Позвоните Назарбаеву, — Ельцин зевнул. — Пусть подлетает, понимашь.

— Не понял, Борис Николаевич? Куда подлетает?..

— Вы… вы ш-та?.. — Ельцин побагровел. — Вы шта мне… дурака строите? К нам подлетает. Сюда. Прям счас!

«Будет запой», — понял Коржаков.

— Назарбаев — мой друг! — твердо сказал Ельцин.

— Сейчас соединюсь, Борис Николаевич.

Когда Коржаков вышел, на него тут же налетел Бурбулис:

— Что, Александр Васильевич?

— Требует Назарбаева.

— Сюда?

— Сюда.

— Началось?..

— Началось, да…

— Послушайте, он же… не пианист, чтобы так импровизировать… — а, Александр Васильевич?.. Игнорируя мнение соратников.

— Не любите вы Президента, — вдруг сощурился Коржаков. — Не любите, Геннадий Эдуардович…

Объясняться с бывшим майором КГБ Бурбулис считал ниже своего достоинства.

Быстро подошел Шахрай:

— Капризничает?

Бурбулис смотрел как слепой — непонятно куда.

— Приказал вызвать Назарбаева, — доложил Коржаков.

— Это — конец.

Шахрай никогда не повышал голоса.

— Лучше уже Горбачева… — промямлил Бурбулис.

— Надо отменить, — твердо сказал Шахрай.

— Не-э понял?

— В Вискулях нет ВЧ. Мы же не можем звонить по городскому телефону.

— А как он с Бушем собрался разговаривать? — удивился Бурбулис. — Через сельский коммутатор, что ли?

Шахрай внимательно посмотрел на Коржакова:

— Как состояние.

— Нормальное.

— Да не у вас, — у него как?

— Темнеют глаза. Похоже — начинается.

— Надо успеть, — Шахрай резко взглянул на Бурбулиса.

— Зачем? — удивился Бурбулис. — Если начнется — точно успеем…

— Ждем?

— Конечно…

Тишина превращалась в кошмар, тишина издевалась.

«Православный неофашизм», — подумал Шахрай.

Они все — все! — всё понимали.

Шахрай и Бурбулис молча ходили по коридору — бок о бок…

Когда приближался запой, Ельцин ненавидел всех — и все это знали.

Молча вошел официант, на подносе красовался «Мартель».

— Это за-ч-чем? — сжался Ельцин. — Я шта… просил?

— От Станислава Сергеевича, — официант нагнул голову. — Вы голодны, товарищ Президент.

Не сговариваясь, Коржаков и Бурбулис посмотрели на часы. Они знали, что между первым и вторым стаканом проходит примерно восемь-двенадцать минут, потом Ельцин «впадет в прелесть», как выражался Бурбулис, то есть все вопросы надо решать примерно на двадцатой минуте, не позже, пока Президент не оказался под столом.

«Не пить, не пить, — повторял Ельцин, — потом, я… потом… опаз-зорюсь, — па-а-том…»

Волосы растрепались, белая, не совсем чистая майка вылезла из тренировочных штанов и висела на Президенте, как рубище.

Ельцин поднялся, он вдруг почувствовал, как ему тяжело, что он задыхается, что здесь, в этой комнате, нечем дышать. Он схватился за стену, толкнул дверь и вывалился в коридор. За дверью был Андрей Козырев. Увидев мятого, грязного Ельцина, Козырев растерялся:

— Доброе утро, Борис Николаевич…

Ельцин имел такой вид, будто он только что сошел с ума. Он посмотрел на Козырева, вздрогнул и тут же захлопнул за собой дверь.

Смерть?.. Да, смерть! Рюмка коньяка или смерть, третьего нет и не может быть, если горит грудь, если кишки сплелись в каком-то адском вареве; хочется кричать, схватить себя и задушить, — или выпить, пиво, одеколон, яд, неважно, лишь бы был алкоголь.

«Сид-деть… — приказал себе Ельцин, — си-деть…»

Он застонал. Холодный пот прошиб Президента России с головы до пят: удар был настолько резким, что он сжался, как ребенок, но не от боли — от испуга; ему показалось, что это конец.

Так он и сидел, обхватив голову руками и покачиваясь из стороны в сторону.

«Не пить, не-э пить… пресс-конференция, нельзя… не-э-э пить…»

Ельцин встал, схватил бутылку, стал наливать стакан, но коньяк проливался на стол. Тогда он резко, с размаха поднял бутылку, мельком взглянул на неё и припал к горлышку.

Часы пробили четверть шестого.

Ельцин сел в кресло и положил ноги на журнальный столик. Бутылка коньяка стояла рядом.

…Потом Коржаков что-то говорил, что Назарбаева нет в Алма-Ате, что он, судя по всему, летит в Москву на встречу с Горбачевым, что Бурбулис нашел в Вашингтоне помощников Буша и Президент Америки готов связаться с Президентом России в любую минуту, — Ельцин кивал головой и плохо понимал, что происходит.

В голове была только одна мысль — выпить.

Америка предала Горбачева сразу, не задумываясь, в течение одного телефонного разговора. Буш просто сказал Ельцину, что идея «панславянского государства» ему нравится, и пожелал Президенту России «личного счастья».

Тут же, не выходя из комнаты, Ельцин подмахнул договор об образовании СНГ, ему дали выпить и отправили спать — перед пресс-конференцией.

Встреча с журналистами состоялась только в два часа ночи — Президента России не сразу привели в чувство.

«Протокол» допустил бестактность: Ельцин сел во главе стола, слева от него, на правах хозяина, водрузился Шушкевич, справа оказался переводчик, а рядом с переводчиком — Кравчук. Невероятно, но факт: Бурбулис и Козырев убедили всех, что если президенты всех трех стран будут говорить только по-русски, это — неправильно. Но Кравчука никто не предупредил, что он будет от Ельцина дальше, чем Шушкевич, на целый стул! Кравчук схватил флажок Украины, согнал переводчика, сел рядом с Ельциным и поставил флажок перед собой.

Пресс-конференция продолжалась около тридцати минут: оказалось, говорить не о чем.