Михаил Вершовский - В кавычках и без

Второе возражение гипотетическому оппоненту для меня гораздо менее академично. По той простой причине, что нет абстрактной «вообще» родины. Большую родину познаешь и впитываешь через ту малую, в которой еще босиком и в штанишках на помочах. И это всегда просто и осязаемо – как булыжные мостовые греческого порта, как маленькая деревушка в южном Китае. Или как улица Первомайская в городе Грозном (не думал, не гадал, что название это на устах у всего мира будет…). Но ту Первомайскую, куда я по мысли моего оппонента должен поспешать, сперва славные орлы-дудаевцы три года чистили от этнически чуждого элемента, а потом тех, кто остался, славные ельцинские «соколы» с небес в клочья поразнесли, с домами, естественно, вместе. Так что нет больше ни улицы Первомайской, ни людей, ее населявших…

А в– третьих… Да ведь понятно же, что и на Луне человек жить может, но душою все равно болеть за несчастную родину свою. Можешь и более того? Бог в помощь -но ведь здесь разговор не о «можешь» даже, а о том, болит ли у тебя душа, и есть ли то, чему болеть?

Ушедший от нас совсем недавно замечательный русский поэт Иосиф Бродский (уже слышу возмущенные крики из двух диаметрально противоположных лагерей, но, право, отложим до другого раза, господа, мы сегодня не о том) в одном из своих интервью произнес: «Знаете, когда тебя выкидывают из страны – это одно, с этим приходится смириться, но когда твое Отечество перестает существовать – это сводит с ума.»

«Выкидывают из страны» – согласитесь, не совсем наш с вами случай. Но и будучи выброшенным, поэт находит в себе не гнев, не презрение, не ненависть, что было бы понятно, а только и единственно – боль.

Но то– то и страшно, в том-то и проблема вся, о которой речь. Часто ведь мало, что не болит, а еще и лягнуть да подплюнуть в разговоре -особенно с тем же «местным населением» – подмывает. (Чего стоит хотя бы вся гнусь, вливаемая все теми же «людьми ниоткуда» в систему Интернета…) Дескать, эвон, стерва-Россия, пыжилась-тужилась, а теперь вот трещит по всем швам, горит синим пламенем, хрипит, стонет и дуба дает… «А мне,» – обычно с гордостью даже какой-то говорится – «стыдно признаваться, что я из России. Не умеют они там жить по-людски, не умеют. По Сеньке и шапка.» Да кто же эти мифические «они», кто эти «Сеньки», одни лишь в беде своей и виноватые? А не мы ли с вами ее и уложили на все лопатки – мы, кто с партбилетом в зубах, кто в диссидентском звании и в ранге от «прирученно-гебешного» до «кухонно-коммунального» со всеми промежуточными вариантами? Проболтали, утопили в цинизме в промежутках между выступлением на политзанятии и анекдотиках после него, и свалили от греха подальше «за бугор», все вместе, все дружно – коммунисты и диссиденты. Потому что – «не умеют ОНИ жить по-людски».

Несколько от предмета отвлекаясь, замечу, что крайне неумная это тактика в глазах не столь уж тупого (как кое-кому представляется) «местного населения» – плевать усердно и смачно в страну, где ты родился и жил. Любой психолог вам объяснит, что не любят женщины и крайне опасаются тех особей мужского пола, кои с упоением поливают грязью своих прошлых подруг жизни. Потому что даже самая недалекая понимает – чуть что не так, ушат грязи ведь и на нее. Так же и с «местным населением», которому патриотизм вовсе не чужд. Выслушают вежливо – но и мнение составят. И чаще всего правильное.

Но может статься так, что и читатель, не потерявший ни душу свою, ни боль этой души, воскликнет: При всех кошмарах, там творящихся, при всех выползших на российскую сцену чудовищах, порожденных непрекращающимся сном разума – как же не презирать ту Россию, как не ненавидеть ее?

И вправду – можно ли не ненавидеть Россию Ельцина, Дудаева и Грачева, Россию жирующих воров и гангстеров, именующих себя бизнесменами, Россию яростных носителей все той же большевистской ментальности, сменивших дедушкины комиссарские кожанки на девственно-белоснежные тоги демократов, реформаторов и правозащитников, Россию изолгавшейся напрочь прессы и рухнувшего в мир кабака и подворотни телевидения? Только… Они-то ведь – не то что даже «не вся Россия». Они – по честному, большому, «гамбургскому» счету – и не Россия вовсе. Слава Богу, есть еще Россия честных людей. И не спешите тыкать дрожащими пальцами в калькулятор, доказывая себе и миру, что процент их ничтожно мал. Были они при Ленине, были при Сталине, были при Брежневе – не вывелись и при демократствующих большевиках. Я – с их Россией. С Россией Александра Солженицына и Юрия Власова, с Россией моих растерзанных бандитами и добиваемых бомбами «родной» власти соотечественников, с Россией пенсионерки-учительницы, протянувшей руку за подаянием в переходе московского метро, и парня, который вопреки всем усилиям ненасытной оравы паразитов (от чиновников до рэкетиров включительно – что зачастую одно и то же) хочет своей маленькой фермой накормить свою небольшую семью и большую страну. Я с Россией моей мамы – и вашей, кстати, тоже, «господин ниоткуда». Я это говорю без всякого пафоса, не становясь ни на какие котурны – какие уж к черту котурны… Я с Россией не потому, что она во мне нуждается. Невелика потеря – сыночек, бросающий мать в самый тяжелый, даже смертельно опасный для нее момент (отсюда, повторяю, именно отсюда ваше неприятие ее – ибо даже себе признаваться в этом, в общем-то, стыдно). Я с Россией потому, что нуждаюсь в ней. Уже хотя бы для того, чтобы окончательно не потерять себя.

«Человек ниоткуда», появившись на просторах Канады или Америки (о Европе разговор особый), перестав быть россиянином, никогда не станет канадцем или американцем – при всей неимоверной эластичности этих понятий. Он был и останется маргиналом, обзаведись он даже членством в куче престижных клубов. Его интересы никогда не выйдут за рамки его же банковского счета, его дома, его автомобиля. Существующие и тем более назревающие немалые проблемы каждой из этих стран его касаются постольку, поскольку касаются вышеупомянутой «святой троицы» его системы ценностей. (Более того, он даже возмутится при мысли о том, что есть и «что-то еще». В его представлении тем же ограничена и жизнь «нормальных», скажем, канадцев. Которых на эту тему лучше не спрашивать, потому что еще слишком свеж в их памяти тот день, когда все они со страхом и надеждой следили за мелькающими на телеэкране десятыми и сотыми долями процента, отделявшими их самих и дорогую для них страну от гибельного раскола в ходе референдума об отделении Квебека.) Да и трудно предположить, чтобы человек, которому совершенно «до фени» когда и как загнется его смертельно больная мать, и уж тем более человек, который за этой агонией наблюдает с возбужденно-радостным злорадством – так вот, трудно предположить, чтобы такой человек стал вдруг трогательно заботиться о здоровье тещи, как бы благосклонно та к нему ни относилась.