Иоанна Хмелевская - Третья молодость

Такого кофе я не пила нигде, даже на Сицилии. Как они это делают? Божественный напиток, страшно крепкий и чудесного вкуса. По-видимому, имел значение и сорт кофе, и способ поджаривания зерен, не говоря уже о таинстве приготовления. Отпив половину, остальное я отдала Ежи.

– Держи, ребенок, ты большой, надеюсь, тебе не повредит...

За десять минут без всяких порошков головная боль у меня прошла – как рукой сняло. Убеждена, что арабский кофе из второразрядного бара побил все мировые рекорды.

Пока я была в Алжире, мы постоянно ждали вестей от Роберта – Зося вот-вот должна была родить. Телефонная связь с Алжиром оставляла желать лучшего, все сообщения лишь в письмах. Но и при таком способе связи то и дело происходили недоразумения из-за весьма оригинальных взглядов почтальонов. К примеру, был среди них чудак, который все письма запихивал в один, никому не доступный ящик, ибо владелец уехал. Когда поляки, несколько месяцев нетерпеливо ожидавшие весточки с родины, взломали ящик, обнаружилась уйма писем. Другой письмоносец, в Оране, всю корреспонденцию многоэтажного дома приносил жене одного поляка, приводившей его в экстаз. Толстая блондинка – предел красоты! Обнаружив такие методы доставки почты, вся контрактная Полония стала пересылать письма с оказией – выезжавший туда и обратно вез дополнительную сумку с корреспонденцией.

Наконец от Роберта пришла телеграмма – родилась моя вторая внучка, Моника. Одновременно, уже в письме, Роберт с отчаянием умолял прислать детского стирального порошка, что подвергло серьезному испытанию мои лингвистические способности. Непонятно почему я никогда не могла запомнить, как будет по-французски «стиральный порошок». И до сих пор не знаю – в моем словаре такое понятие отсутствует.

Что такое пробка на скоростной алжирской трассе, я пережила на собственном опыте. Мы поехали в аэропорт за Богданом, отцом Ивоны, приезжавшим мне на смену. Кажется, при этом необходимо было доставить кого-то возвращающегося домой. Во всяком случае в аэропорт пришлось отправиться значительно раньше, после чего у нас осталось много времени. Ежи решил смотаться в город по каким-то делам и быстро вернуться. Поехали.

До аэропорта в Алжире тридцать три километра, скоростной трассой можно обернуться за час. Через двадцать минут мы проехали пятьдесят метров. Автомобили, сбитые в плотную массу – зеркальце к зеркальцу и бампер к бамперу, стояли намертво.

– Слушай, ребенок, может, там какая-нибудь катастрофа? – забеспокоилась я.

– Вот именно, – мрачно ответил ребенок. – Катастрофа случилась двадцать семь лет назад и продолжается до сих пор...

Короче, в город не успеть. Мы попытались выбраться из пробки. Через пятнадцать минут Ежи силой втерся между машинами и перебрался на полосу в направлении к аэропорту. Мы только-только успели, когда Богдан уже выходил из здания.

Кстати, насчет «ребенка»: так я всегда обращалась к своим сыновьям. Каролина, в первый раз услышав такое обращение к Ежи, устроила страшный рев.

– Он не твой ребенок! – заливалась она горючи ми слезами. – Он мой папа!!!

С огромным трудом удалось ее убедить, что одно другому не мешает: ее папа – ребенок своей мамы, и никакой порядок этим не нарушается. Через три дня она примирилась с таким положением вещей.

Светопреставление с моим возвращением началось намного раньше. Первый акт спектакля состоялся при упаковке вещей.

Приехала я с одним чемоданом. В Алжире накупила всякой всячины, в том числе полтора килограмма толстой шерсти на свитер, который сразу же и начала вязать, большую плетеную корзину, три пары арабских резиновых сапог на меху... Минутку, три?.. Все мы носили такие сапоги – моя мать, Люцина, тетя Ядя и я. Нет, вроде бы лишь три пары. Может, четвертую привез кто-нибудь другой?.. Ладно, трех пар тоже хватало. Огромный кустарный вазон из глины, не обожженный, а высушенный на солнце, два кило миндаля, изюм и корила в палочках, съедобные желуди, которые можно печь как каштаны и которые я засыпала в вазон... Остального не помню, уверена только, что я еще пополняла багаж по пути.

Во всяком случае, я не везла ни зернышка кофе и никакой кожи – основных товаров, транспортируемых в Польшу. Зато везла мощный пласт коры пробкового дуба, который дети приволокли из лесу...

Эта кора привела меня в полный экстаз. У детей в ванной был небольшой «лягушатник» для Каролины, из стока пахло. Я взялась сделать для стока пробку. Велела Ежи отрезать кусок от коры (а может, отрезала собственноручно). Кусок сперва следовало выварить и лишь после этого обработать. Поместила я свою заготовку в кастрюлю с водой, чтобы кипела. Выйдя из кухни, я через некоторое время вернулась и узрела непонятное явление. Кусок коры почти целиком вылез из воды и вовсе не желал погружаться. Я попробовала запихать его поглубже.

И лишь тут осознала – ведь это же пробка. Изо всех сил старалась погрузить мерзавку в кастрюлю, но едва отпускала, она тотчас же выскакивала. Я расстроилась: какой прок кипятить на поверхности воды. Попробовала прикрыть крышкой – без толку. Никаким способом кора не желала погружаться в воду. Однако, по-видимому, выварилась – пробку для «лягушатника» я сделала, подогнала, и она прекрасно выполняла свою функцию.

Кора, не желавшая тонуть ни за что на свете, привела меня в полное восхищение. Не бросать же такое сокровище, лучше уж самой остаться. Нет, без пробки я не уеду!

Дети начали обращаться со мной мягко, как и положено обращаться с психами, которые неожиданно могут впасть в буйство. Само собой разумеется, облюбованные трофеи в чемодан не влезали, дети отдали мне свой дорожный баул на колесиках. Шерсть и начатый свитер я запихала в корзину – изделие местных мастеров. Наверно, туда вошло и еще что-нибудь, корзина была вместительная. Единственный ее недостаток – легко переворачивалась. Кажется, туда же я заткнула косметичку и думку. Всю жизнь вожу с собой думку, особенно когда предполагаются разнообразные ночевки – с подушками в гостиницах случается всякое. О коробке из-под обуви с сухими травами, преимущественно с колючками, прицепленной к баулу на колесиках, и говорить не стоит. Правда, при переезде коробка мешала ужасно...

Возвращаться я решила кружным путем – нашлись всякие дела в Париже и ФРГ.

Парижские дела – филателистические. Я намеревалась купить свежие каталоги (в Польше их не достанешь ни за какие деньга) и по мере возможностей пополнить свою коллекцию марок. А в ФРГ ехала получать деньги. ФРГ – единственная страна, где тогда обменивались все иностранные валюты, в том числе и демократические марки, а их у меня набралась уйма от разных гонораров. Конечно, растратить их удалось бы и в ГДР, но, во-первых, не на что тратить, а во-вторых, я не любила ГДР и ехать туда не хотелось. Посему я разработала весьма сложный маршрут. Паромом из Алжира в Марсель, дальше поездом до Парижа, потом в ФРГ (город любой, предпочла бы Нюрнберг, ибо упрямо желала миновать ГДР), затем в Польшу через Прагу (как всегда, соблазняли перчатки). Привыкнув к машине, я не учла свой багаж. Мне и в голову не пришло, что сам он за мной не поедет.