Иоанна Хмелевская - Третья молодость

Мне дали переводчицу, Беатриче, молодую негритянку с самыми прекрасными глазами, какие только бывают на свете. И вообще красавицу, на голове у нее тридцать две косички. Ясное дело, сама я не считала, просто спросила. Беатриче истинная аристократка, ее прабабку привезли на Кубу невольницей прямо из Африки, и ни разу в семье не случались смешанные браки. Черная раса сохранилась в нетронутом виде.

Впечатлений и переживаний нахлынула уйма, одно за другим. Я едва не сделалась причиной польско-кубинской войны, зато укрепила болгаро-кубинские отношения. Расскажу обо всем тематически, пренебрегая хронологией.

Официальных выступлений я сделала два. Первое прошло легко на встрече литераторов, журналистов и переводчиков, и всем очень понравилось. Потом состоялся прием у министра культуры, и я снова представляла Польшу.

Кубинские переводчики выдрессированы потрясающе, текст проговаривают слово в слово. Беатриче посерела, когда переводила меня, но говорила как положено, фразу за фразой. Испанский язык – не китайский, сориентироваться можно. Я не сказала ничего чрезвычайного, посоветовала из элементарной доброжелательности, чтобы спустя двадцать семь лет существования кубинцы избавились от шпиономании и идеологической бдительности и расширили интересы. В Польше это сделали, и ничего страшного не произошло. Правда, если учесть тогдашнее положение у нас, признаюсь, убедительность моих доводов явно была не на высоте.

Господин министр вскочил и зажигательно произнес какую-то пламенную тираду. Встреча превратилась чуть ли не в митинг. После этого весь конгресс старался обойти меня широкой дутой вплоть до момента, пока не обнаружилось, что я пребываю в дружеских отношениях с Юлианом Семеновым, который, впрочем, прекрасно владел пером. Дружба наша выявилась из-за посеянных мной сигарет, а без курева мне не прожить. За песо доступны лишь дешевые сигареты без фильтра. Я разозлилась, помчалась к Семенову и потребовала купить мне какие-нибудь американские.

– Вас тут переводят, – произнесла я на своем прекрасном польско-русским языке. – У вас есть какие-то деньги. Купите мне сигарет в рамках польско-советской дружбы, а я верну вам долг через русскую подругу.

Не уверена, уразумел ли он смысл моих слов, но сигареты купил и подарил в качестве сувенира, после чего конгресс снова начал со мной общаться. А я и свои сигареты потом нашла.

Однако faux-pas [16]я все-таки совершила и попыталась исправить промах.

На приеме в посольстве я разговорилась с нашим послом и двумя кубинскими вице-министрами, работавшими у нас и хорошо знавшими польский язык. Я постаралась им объяснить, что имела в виду, и вознамерилась привить им свои взгляды, после чего Беатриче отвела меня в сторонку.

– Не хочу вас огорчать, к тому же я не слышала, о чем вы говорили, только ваш посол выглядел так, будто его вот-вот удар хватит...

И я начала обдумывать, где мы будем вести войну, – географически место найти трудно. Посла, однако, кондрашка не хватил, и вполне живой и здоровый, он потребовал от меня решить проблему с польскими книгами. Любыми способами добиться, чтобы ему наконец прислали современную литературу – стыд сплошной ничего не иметь, а официальным путем буквы не допросишься, не то что книги. Все правильно, министерства как-никак не затем существуют, дабы что-нибудь делать.

А вот болгаро-кубинские связи я упрочила случайно. На конгрессе присутствовал писатель, от которого я пришла в восторг с первого взгляда. Телевизор я не смотрю, но раза два довелось видеть у кого-то фрагмент «Изауры». Я констатировала, что Изаура косит, и увидела Леончика. Этакий душка с усиками, идеальный тип латино-американского мужчины. Точь-в-точь так же выглядел кубинский писатель. Для меня он прямо сошел с экрана, и я этого не скрывала.

– Ох, не называйте, пожалуйста, его Леончиком! – взмолилась Беатриче. – Я сама уже забываю, как его зовут, и тоже начинаю говорить «Леончик».

Мне расхваливали кубинское мороженое, а я этого лакомства еще не пробовала. И тут подвернулся подходящий случай.

Я сидела в гостиничном ресторане, Беатриче не было, свободный стол для членов конгресса позволял выбирать. И тут я вспомнила насчет мороженого. За столиком у стены сидели болгарский писатель и Леончик. По-каковски разговаривали, Бог знает. Оба владели английским приблизительно как я. Я подошла к Леончику.

Он легко понял, что я чего-то хочу, не понял только чего. Gele, говорила я, ice, Glass, iskrem soda. Почему у меня вырвалось по-датски, сама не понимаю. Но сколько слов я ни употребляла, все безрезультатно. Леончик пришел в отчаяние, я тоже, и обратилась к болгарину.

– Ну помогите же мне, – попросила я на сей раз на смешанном русско-чешском. – Хочу попробовать zmrzlinu.

– Я вам помогу, – заверил он и повернулся к Леончику. – Она хочет такое, о!..

Он высунул язык и выразительно несколько раз лизнул свою ладонь.

– А-а-а!.. – воскликнул осчастливленный Леон чик. – Gelado!..

Вот именно gelado. Такое простое слово не пришло мне в голову. Я получила мороженое, в самом деле великолепное. Уже ради одного этого стоило сблизить болгарина с кубинцем.

Из личных впечатлений: я до сих пор больна ракушками. Самой мне удавалось находить небольшие, на глубине одного-полутора метров. Чаще всего они зарывались в песок. Раковины тяжелые, не то что янтарь, и спокойной воде их не сдвинуть с места. Крупные раковины, коих я жаждала всеми силами души, сидят себе на пятьдесят метров глубже. Их добывают ловцы-ныряльщики или, случайно, рыбаки. Мы поехали с Беатриче на Варадеро, в распоряжении конгресса имелись машины, на пляже я увидела мальчика с огромной раковиной. Он спрятал ее под рубашкой и украдкой показывал. Раковина восхитительная, крупная, но молодая, в идеальном состоянии. Хотел он за нее сколько-то долларов. Пять, пятнадцать, а то и все пятьдесят. Или ботинки. Откуда мне взять ботинки, может отдать свои босоножки?.. По пляжу я вообще хожу босиком... Я решила прислать ему из Польши всю обувь своих сыновей. Утратив способность рассуждать здраво, я помчалась за Беатриче, чтобы она перевела мое предложение. Вернулись мы через несколько минут. Мальчика уже перехватила полиция – на Кубе запрещают торговать раковинами. Один полицейский стерег преступника, который под краном отмывал ноги от песка, другой направился куда-то в глубь берега, размахивая раковиной. Я бы его догнала и отняла сокровище. Не обязательно насильно – с любой полицией мира до сих пор мне удавалось договориться, но меня удержала Беатриче.

– Прошу вас, одумайтесь! Что вы делаете! Вы уедете, а я здесь останусь!..

Я поняла ее – строй у нас был одинаковый. Проводила я полицейского алчным взглядом, чуть не плача, и позволила ему уйти восвояси. До сих пор не могу себе простить! Думаю, вы меня поймете: ракушка из магазина совсем не то...