Елена Полюшкина - Моя душа состоялась. Дневник Алены

«Оставаясь индивидом, человек становится незнакомцем», – сказал неизвестный мне, но талантливый философствующий скульптор. Передача о нем сейчас по TV. В его работах от человека остается одна душа, более того, ее оболочка, материальность отсутствует. Они невесомы.

Как в стихах Пастернака – большое воздушное пространство. Когда я читаю его, будто вдыхаю огромность свежего воздуха. Я вдыхаю их, и мне просторней.

30.07.Который день я в Казани. Опять погрузилась в отсутствующее состояние. Отсутствующее от Москвы.

Недовольство собой. Моменты просветления редки и непродолжительны. Не желаю выслушивать ничьих комментариев. Грублю. Достается маме. Выплескиваюсь на ней. Презираю себя за это. Я не свободна. Мне бы полет бабочки над цветком радости.

Ночь убегала цитатой охрипшею.

Каждому хотелось закрыть глаза

И любить молчание такое близкое,

Только когда с ним быть рядом Нельзя.

Ночь такая далекая. Не моя. Конец июля. Начало дня. Чего я добиваюсь своей слабой копией Гедды Габлер? Изломы, сломы, заумь… Муть и муляжи механических штампов

Вот поругала себя, и стало легче, но это ненадолго. «Все, что требуется сейчас, только верить…». Только.

«Мер нет в том мире

Этот – повтор».

Лето летело над далью разлуки. Бесконечно глупо сидеть и ждать своего часа, конечно, звездного, гордо отвергая банальные напевы позывных взрослой жизни. Мечтаю о несбыточном, хочу огромности. Пишу редко. Виновата, виновата. Говорю – отдых, а это – безделье. Привычное словцо, чтобы оправдать лень. Лесть прогоняю, обмана пугаюсь. Прохожу мимо или они проходят. Остаюсь на перепутье души и света. И только ветер домой проводит. А на рассвете, а в глубине ночи, а в три пополудни меня тревожит его лицо, ее заботы, его интерес, ее болезни, и эта фальшивка, и эта проверка, и эта конфетка, и перечница тоже. Я как-то выдохлась. Обернуться хотела. Но кто? Наверное, Бог, приказал – не надо. И снова – дороги, города, гости. И снова песнопения. И ты, бедняжка, меня никогда до конца не поймешь. Я сама знаю, со мной тяжко. Постоянные мигрени, непредвиденные затраты, глупые капризы, вздорные сомнения. Мне надоело казаться счастливой, мне надоело играть в наваждение. Я не люблю, и я обожаю всю себя: волосы, грудь, ресницы…

Дед Мороз посмотрит на меня, прищурясь. И возвратится. Но только в колыбельной. Прекратить не в силах – то спад, то окрыленье, то вспышка, то безвыходность. Но всегда вдруг. Для меня главное – ощутить мгновенье. И его остаться, не только наяву.

31.07.Антониони. Человек и кинематограф.

Иногда кажусь себе персонажем чьим-то, чем-то отделенным от себя. Повадки, манеры, психология выписаны умелой рукой, продуманы гениальным замыслом. И любое мое движение укладывается в систему представлений о типе, любая мысль, жест, взгляд подтверждают логику последовательностей. Как бы я ни «рыпалась», все это выдумано уже, просчитано и зафиксировано в неведомом сценарии. Непробиваемая броня вероятностей. Это так раздражает.

Персонаж чьей-то скуки.

Вспоминаю «Дюбу». Как пронзительно звучит там мотив одиночества, красивого одиночества. Гордого и порочного. Но стиль игры выдержан. Две вероятности. Две судьбы. Две смерти. Каждая реальна, но реальность эта не земная. Надмир-ное пространство кино поглощает все и позволяет все. Кино не равно реальности. Оно создает ее.

3.08.Такая непонятная тревога. За жизнь, за все ее проявления.

Сегодня золотая свадьба у бабули с дедом. Были с мамой у них. Потом у дяди Валеры. Как он изменился! Страшно за него. До чего может довести себя человек!

Прорвемся. Трудно говорить сейчас с оптимизмом, ни на минуту не забывая о бренности всего живущего. Плакать хочется от отчаяния. Мысли о смерти стучатся в голову, Сашиным лицом мучают, тревогой за родных, за все близкое. Жутко. Боюсь, содрогаюсь. Меня тошнит и мутит. Бороться с этим невозможно. Нужное самочувствие приходит само.

5.08.Стенник прислал маме письмо. Прислал отредактированную сокращенную рецензию на «N». Очень деликатен, но достаточно строг. Если бы хоть раз В.М так меня воспитывал, как я была бы счастлива. Но, увы! Незнакомый далекий человек понял меня лучше, чем мастер-профессионал, имевший возможность узнать меня за год.

Этот спектакль ворвался в московское театральное бытие воспоминанием о легенде.

«N» – моя фантомная боль. Орган, бывший когда-то частью моей души. И я по инерции продолжаю жить, не веря, что его нет, чувствуя его рядом. Болезнь

Я не знаю, почему спектакль стал легендой. Я просто это чувствую. Дело не в новизне интерпретации, а в масштабе осознаваемого события, осознаваемого как настоящий полет в настоящую Вечность.

7.08.«Звезды среди звезд дают мало света и еще меньше тепла», – сказал Чарли Чаплин. И я осознала, наконец, правду этих слов и этого общества, куда я стремлюсь. Но снежный ком катится, обрастая на ходу новыми привязанностями и увлечениями, новыми и часто сумасбродными выходками и мечтами. Судьба необратима. Несется на полной скорости к своему триумфу или поражению. Но я уже выбрала единственно возможную дорогу.

Снилась музыка оркестрованная. Будто создаваемая вместе с фильмом. Я сочиняю фильм и музыку. И это так прекрасно!

11.08.Живу до тошноты занудной жизнью, погружаясь в себя, умные книги или сон. Мне скоро 20 лет, а никаких серьезных достижений. Были моменты в жизни, когда всю себя я ощущала как порыв, стремительный ритм, соответствующий современной столичной, именно столичной, где бы я ни находилась, жизни.

Слишком мало настоящей работы. Глупо гоняться за вдохновением. Но преступно не пытаться звать его. Снова хочу в Питер. В какой-то степени Питер для меня всегда вдохновение. Сознательно настраиваюсь на ритм творческих открытий и радости. И город с готовностью принимает меня в свои гениальные строчки-улицы.

Я часто слишком пронзительно чувствую жизнь. Это мешает мне. Я растворяюсь в хрупкости мига и теряю себя, становясь душой эмоции. Разве это порок? Скорее, болезнь, от которой и убегаю в забытье сна или лени. Я боюсь за свое физическое здоровье. Накал всегда слишком велик. Я распаляюсь, распаляюсь и вспыхиваю. Тонко и призывно. А если потом сразу в холод разочарования? Боже мой, как часто я испытывала такую резкую смену температур, поэтому боюсь теперь загораться новыми идеями. Но беда в том, что когда нет стимула-горячки, я неизменно начинаю чахнуть, увядать. А это для меня уже даже не болезненно – смертельно. Так и верчусь во всем противоречии поэтическо-романтических страстей, героиня мелодрамы, занесенная ветром времени в трагедию древних. Хотя нет, трагедия современности не менее выразительна и самобытна, только вот персонажей, соответствующих масштабу этой гениальной картины, все меньше. Чувствую себя одинокой, не ко времени и не к месту прописанной героиней чужой повести…