Виталий Бугров - О фантастике всерьез и с улыбкой

Демидовский юридический лицей в Ярославле и снова - Смоленск. Теперь "г-н Беляев" выступает в роли помощника присяжного поверенного. И одновременно подрабатывает в газете театральными рецензиями.

Но вот скоплены деньги - и преуспевающий молодой юрист отправляется в заграничное путешествие. Венеция, Рим, Марсель, Тулон, Париж... В Россию Беляев возвращается с массою ярких впечатлений и мечтою о новых путешествиях: в Америку, в Японию, в Африку. Он еще не знает, что путешествовать ему больше не придется. Разве что переезжать с места на место в поисках целительного сухого воздуха...

В 1915 году Беляев заболевает. Туберкулез позвоночника. "Обречен..." считают врачи, друзья, близкие. Мать увозит его в Ялту. Постельный режим, с 1917 года - в гипсе.

В 1919 году умирает его мать, и Александр Романович, тяжело больной, не может даже проводить ее на кладбище...

В 1921-м Беляев все-таки встает на ноги. Работает в уголовном розыске, в детском доме, позднее, в Москве, - в Наркомпочтеле, юрисконсультом в Наркомпросе. Вечерами пишет, пробуя силы в литературе, - и вот в 1925 году, в третьем номере только-только возникшего "Всемирного следопыта", появляется неведомый дотоле фантаст - А. Беляев.

А болезнь не ушла, побеждена она лишь временно и еще часто будет возвращаться к фантасту, на долгие месяцы приковывая его к постели.

Но не только муки чисто физические докучали ему.

Советская литература делала свои первые шаги, и не все было гладко на ее пути. В литературной критике, в частности, господствовала резкая субъективность суждений. Находились люди, в корне отрицавшие фантастику. "Бессмысленные мечтания" видели они в ней, "пустое развлекательство" - и только. Ненаучную, вредную, реакционную маниловщину.

Те же, кто все-таки признавал за фантастикой право на существование, слишком крепко привязывали ее к "сегодняшнему дню". Безобидной была поначалу формула, гласившая, что "советская фантастика - изображение возможного будущего, обоснованного настоящим". Но у критиков эта формула превратилась во всемогущее заклинание, с помощью которого мечте подрезались крылья и горизонты ее ограничивались ближайшими пятью - десятью годами.

"Фантастика должна только развивать фантастические достижения науки", писал в журнале "Сибирские огни" критик А. Михалковский. Подобные заявления ничего, кроме вреда, советской фантастике не принесли.

Я добросовестнейшим образом пролистал множество комплектов газет и журнальных подшивок двадцатых - тридцатых годов и почти не обнаружил статей, проникнутых хоть малой долей симпатии к А. Р. Беляеву, едва ли не единственному, повторяю, писателю в предвоенной нашей литературе, посвятившему себя разработке трудного жанра.

Критики были на редкость единодушны.

"Шила в мешке не утаишь, и в каком бы "взрослом" издательстве ни вышел новый роман А. Беляева, он прежде всего попадет в руки детей", - с откровенным беспокойством начинает критик М. Мейерович рецензию на "Человека, нашедшего свое лицо". И естественно: отказывает этому роману даже... в "минимуме убедительности".

Другой критик рецензию на этот же роман заканчивает снисходительным похлопыванием по плечу: мол, у него (это у 56-летнего больного писателя, автора уже шестнадцати романов!) лучшие произведения "впереди"...

Даже и сейчас, сорок лет спустя, становится до боли обидно за писателя, к подвижническому труду которого с таким равнодушием - более того, с непониманием! - относилась критика при его жизни. Становится особо ощутимой та горечь, с которой он, по воспоминаниям близких ему людей, "чувствовал себя забытым писателем, забытым коллегами, непонятым критиками". Становится, наконец, просто страшно, когда узнаешь, что пожилой, скованный гуттаперчевым ортопедическим корсетом человек этот в 1932 году поехал работать в Мурманск плавать на рыболовном траулере!

Но в одном критик предпоследней книги фантаста оказался прав: впереди у Беляева был "Ариэль" - действительно превосходный роман!

Эта книга - восторженный гимн человеку. Всю свою тоску и боль, всю свою жажду жизни вложил писатель в роман о юноше Ариэле, взлетевшем навстречу солнцу, свету, счастью - без крыльев, без каких бы то ни было миниатюрных моторчиков, "без ничего"! "Просто": управляя движением молекул собственного тела...

Теперь уже не услышишь, чтобы кто-то, рассуждая об Ихтиандре, оговаривался: "реальное решение задачи даст, несомненно, не медицина, а техника; не люди-амфибии, а люди, вооруженные аппаратами для подводных спусков и плаваний, освоят неизведанные глубины". Так, может быть, и говоря об Ариэле, мы со временем перестанем подменять великолепную беляевскую мечту о свободном парении в воздухе стыдливой оговоркой о том, что вот, "может быть, удастся снабдить человека столь совершенными крыльями, что он с их помощью овладеет искусством свободного полета..."?! Ведь мечта-то была - не о крыльях, даже и самых-самых новейших, а именно о полете "без ничего"!

Большой это дар - видеть "то, что временем сокрыто". Александр Беляев в совершенстве владел этим даром. И он не растерял его, не растратил на полпути: сберечь этот редкий дар помогла ему безграничная читательская любовь к его книгам.

Критики в один голос обвиняли "Человека-амфибию" в научной и художественной несостоятельности. А роман этот, опубликованный в 1928 году журналом "Вокруг света", в читательской анкете был признан лучшим произведением за пять лет работы журнала. В том же 1928 году он вышел отдельной книгой. И тут же был дважды переиздан - настолько велик был спрос на эту книгу!

В печатных выступлениях доказывалась ненаучность "Головы профессора Доуэля". А юная читательница из Курска писала - пусть наивно, но очень искренне: "Прочитав такой роман, я сама решила учиться на врача, чтобы делать открытия, которых не знают профессора мира..."

Книги Беляева будили интерес к науке, рисовали заманчивые перспективы, заражали всепоглощающей жаждой познания. И вот это-то их качество и находило живейший отклик в сердцах читателей.

Впрочем, почему "находило"?

В миллионах экземпляров изданы эти книги. И все-таки их не хватает.

"Жить же нам на Земле..."

Ивана Антоновича Ефремова едва ли нужно представлять любой - пусть самой широкой - аудитории. Его книги хорошо известны и тем, кто любит остросюжетные, овеянные дымкой романтики рассказы о моряках и геологах, и тем, чье увлечение - через страницы исторических романов и повестей проникать в прошлое человечества, и, наконец, тем, для кого желанный собеседник в неисчерпаемом океане книг - научная фантастика. А поскольку все, что писал Ефремов, отличается исключительной свежестью материала, доскональнейшим проникновением в детали и поистине завидной добротностью, книги его не просто известны - они любимы, относятся к избранным, к тем, которые нет-нет да и вновь перелистываешь, восстанавливая в памяти взволновавшие когда-то страницы...