Александр Солженицын - Двести лет вместе. Часть первая

Да, он мог такое влияние испытать, но мы не считаем этих объяснений достаточными или как-либо оправдывающими русскую Ставку.

Конечно же, евреи прифронтовой полосы не могли разорвать свои связи с соседними посёлками, прекратить «еврейскую почту» и сделаться врагами своих же соплеменников. К тому же, евреям российской черты оседлости немцы казались тогда высоко-культурной европейской нацией, не то что русские и поляки (чёрная тень Освенцима ещё не легла на землю и не пересекла еврейского сознания…). В то время корреспондент «Таймс» Стивен Грэм сообщал, что как только на море появляется немецкий дымок, так еврейское население Либавы «забыло русский язык» и начинает говорить по-немецки. При необходимости эвакуироваться – евреи предпочитали в сторону немцев. – И неприязнь, испытываемая ими от российской армии, а затем выселение – только и могли вызывать ответную горечь, а кого подтолкнуть и к нарочитой помощи немцам.

К обвинению евреев-местных жителей добавлялось и обвинение против евреев-солдат в трусливости и дезертирстве. Протопресвитер российской Армии о. Георгий Шавельский, постоянно находившийся в Ставке, но ездивший и в части и осведомлённый в стекающихся новостях, в своих воспоминаниях пишет: «с первых же дней войны… начали усиленно говорить об евреях, что евреи-солдаты трусы и дезертиры, евреи-жители – шпионы и предатели. Рассказывалось множество примеров, как евреи-солдаты перебегали к неприятелю, или удирали с фронта: как мирные жители-евреи сигнализировали неприятелю, при наступлениях противника выдавали задержавшихся солдат, офицеров и пр. и пр. Чем дальше шло время и чем более ухудшались наши дела, тем более усиливались ненависть и озлобление против евреев. С фронта слухи шли в тыл… создавая настроение, уже опасное для всего русского еврейства» [1510]. – Социалист-поручик М. Лемке, сидевший тогда в Ставке, списывал в свой тайный дневник из донесения с Юго-Западного фронта от декабря 1915: «усилилось до угрожающих размеров перебегание от нас к неприятелю евреев и поляков не только с передовых позиций, но и из тыловых учреждений» [1511]. – В ноябре 1915 даже на заседании бюро Прогрессивного Блока можно было услышать (по милюковским записям заседания): «Какой народ доказал свой непатриотизм ?» – «Евреи» [1512].

В Германии и Австро-Венгрии евреи могли занимать видные государственные посты, не меняя при этом религии, в Австро-Венгрии – также и посты в армии. В российской же армии еврею, не перешедшему в христианство, не было хода стать офицером, и евреи со специальными знаниями чаще отбывали службу рядовыми. Естественно, что они не рвались служить в такой армии. (И, несмотря на это, находились же и еврей-георгиевские кавалеры. Капитан Г. С. Думбадзе вспоминает еврея, студента юридического факультета, получившего 4 георгиевских креста – но отказавшегося идти в школу прапорщиков, чтобы не креститься и тем не убить своего отца. Большевики потом расстреляли его [1513].)

В то же время неубедительно и не реально было бы заключить, что все обвинения – сплошь выдумки. Шавельский пишет: «Вопрос этот слишком широк и сложен… не могу, однако, не сказать, что в поводах к обвинению евреев в то время не было недостатка… В мирное время их терпели на разных нестроевых должностях; в военное время… евреи наполнили строевые ряды армии… При наступлениях они часто бегали позади, при отступлениях оказывались впереди. Паника в боевых частях не раз была обязана им… Отрицать нередкие случаи шпионства, перебежек к неприятелю… со стороны евреев тоже не приходится… Не могла не казаться подозрительной и поразительная осведомлённость евреев о ходе дел на фронте. «Пантофельная почта» действовала иногда быстрее и точнее всяких штабных телефонов… В еврейском местечке Барановичах, рядом со Ставкой, события на фронте подчас становились известными раньше, чем узнавал о них сам Верховный со своим начальником Штаба» [1514]. (Лемке отмечает еврейское происхождение самого Шавельского [1515].)

В Ставку приезжал московский раввин Мазе, убедить Шавельского в том, «что евреи – как и все другие: есть… мужественные и храбрые, есть и трусы; есть верные Родине, бывают и негодяи, изменники», и приводил примеры из прошлых войн. «Как ни тяжело было мне, но я должен был рассказать ему всё известное мне о поведении евреев во время этой войны», «друг друга мы не убедили» [1516].

А вот ещё свидетельство современника. Абрам Зисман, инженер, служивший тогда в эвакуационной комиссии, полувеком позже вспоминал: «к стыду своему, должен сказать, [что евреи близ германского фронта] вели себя весьма неблаговидно, помогая всячески германской армии» [1517].

Были и обвинения против евреев-поставщиков, чисто экономические. Лемке скопировал и такой приказ, подписанный в Ставке уже Государем в день его вступления в должность Верховного (а значит подготовленный штабом Янушкевича): что поставщики-евреи злоупотребляют доставкой перевязочных средств, лошадей и хлеба для армии; получают от войсковых частей удостоверения, «что им поручена, покупка для надобностей войск… но без указания количества покупаемого и района» покупки. Затем «евреи снимают с них в разных городах значительное число нотариальных копий, раздают их своим единомышленникам» – и так получают возможность производить закупки в любом районе Империи. «Благодаря еврейской сплочённости и значительным денежным средствам, ими захватываются обширные районы для скупки главным образом лошадей и хлеба», а это искусственно повышает цены и затрудняет деятельность правительственных заготовителей [1518].

Однако и все эти случаи не могут оправдать поведение Янушкевича и Ставки. Русское командование, не разбираясь, размахнулось безрассудно выселять евреев массами.

Особенно выделялось обращение с евреями Галиции – жителями уже Австро-Венгрии. «С началом 1-й мировой войны десятки тысяч евреев бежали из Галиции в Венгрию, Богемию и Вену. Оставшиеся в Галиции евреи сильно пострадали в период русской оккупации края» [1519]. «Издевательства над евреями, избиения, и даже погромы, которые особенно часто устраивали казачьи части, стали в Галиции обычным явлением» [1520]. Пишет о. Шавельский: «В Галиции ненависть к евреям подогревалась ещё теми притеснениями, какие терпело в период австрийского владычества местное русское[т. е. украинское и русинское] население от евреев-панов» [1521](то есть оно теперь присоединялось к самоуправству казаков).

А «в Ковенской губернии выселение было поголовным: из Ковно вывозили больных, раненых солдат, семьи фронтовиков» [1522]. Ещё бывало «требование заложников, в обеспечение будто бы против шпионажа», такие случаи «стали обычным явлением» [1523].