Александр Солженицын - Двести лет вместе. Часть первая

Этот Симанович («лутчий ис явреев» – якобы написал ему «старец» на своём портрете) издал потом в эмиграции хвастливую книжицу о своей сыгранной в те годы роли. Среди разного бытового вздора и небылых эпизодов (тут же прочтём о «сотн[ях] тысяч казнённых и убитых евреев» по воле в. кн. Николая Николаевича) [1568], сквозь эту пену и залёты хвастовства просматриваются и некоторые фактические, конкретные дела.

Тут было и начатое ещё в 1913 «дело дантистов», большей частью евреев, «образовалась целая фабрика зубоврачебных дипломов», которые наводнили Москву [1569], – а с ними получали тут поселение, не подвергаясь военной службе. Таковых было около трёхсот (по Симановичу – 200). Лже-дантистов приговорили к заключению на год, но, по ходатайству Распутина, помиловали.

«Во время войны… евреи искали у Распутина защиты против полиции или военных властей», и, хвастался потом Симанович, к нему «обращалось очень много молодых евреев с мольбами освободить их от воинской повинности», что давало им возможность в условиях военного времени и поступить в высшее учебное заведение; «часто совершенно отсутствовала какая-нибудь законная возможность» – но Симанович, якобы, находил пути. Распутин «сделался другом и благодетелем евреев и беспрекословно поддерживал мои стремления улучшить их положение» [1570].

Говоря о кружке этих новых фаворитов, нельзя вовсе не упомянуть выдающегося авантюриста Манасевича-Мануйлова. Он побывал и чиновником м. в. д., и агентом тайной российской полиции в Париже; и он же продавал за границу секретные документы Департамента полиции; и вёл тайные переговоры с Гапоном; потом при премьер-министре Штюрмере исполнял «особые «секретные обязанности» [1571].

А Рубинштейн вступил в поле общественности, перекупив газету «Новое время» (о ней в гл. 8), прежде враждебную к евреям. (В этом была, шутливо говоря, историческая справедливость: ведь Суворин приобрёл «Новое время» в 1876 на деньги варшавского банкира Кронеберга, и первое время она была благожелательна к евреям, и в ней сотрудничал ряд еврейских авторов. Но, начиная с русско-турецкой войны, газета круто развернулась и «перешла в лагерь реакции», а «в еврейском вопросе… не знала границ для ненависти и недобросовестности» [1572].) В 1915 премьер Горемыкин и министр внутренних дел Хвостов-младший помешали попыткам Рубинштейна купить «Новое время» [1573], но позже покупка состоялась, – впрочем, уже близко к революции, так что мало и пригодилась. (Ещё одна правая газета «Гражданин» тоже была частично перекуплена Манусом.)

Эту группу С. Мельгунов наградил прозвищем «квинтета», обделывавшего свои дела в царской «прихожей» [1574]– через Распутина. И при власти Распутина – то была уже не мелочь: в острейшей близости к трону и в опаснейшей силе влияния на ход общероссийских дел находились подозрительные фигуры. Английский посол Бьюкенен считал, что Рубинштейн связан с германской разведкой [1575]. Не исключено, что так по сути и было.

Активное развитие германского шпионажа в России и связь его со спекулянтами тыла понудила генерала Алексеева летом 1916 испросить высочайшее соизволение на право расследования не только в районе, подведомственном Ставке, – и так создалась «Следственная комиссия генерала Батюшина». И первой мишенью её стал банкир Рубинштейн, подозреваемый в «спекулятивных операциях с немецким капиталом», финансовых операциях в пользу неприятеля, дискредитировании рубля, переплате заграничным агентам при заказах интендантства и в спекуляции хлебом на Волге. И Рубинштейн был распоряжением министра юстиции Макарова арестован 10 июля 1916 с обвинением в государственной измене [1576].

Самым настойчивым ходатаем за Рубинштейна, которому грозило 20 лет каторги, была сама царица. Уже через два месяца после его ареста Александра Фёдоровна просила Государя, чтобы Рубинштейна «потихоньку услали в Сибирь и не оставляли бы здесь для раздражения евреев», «поговори насчёт Рубинштейна» с Протопоповым. Через две недели сам и Распутин шлёт телеграмму Государю в Ставку: что и Протопопов «умоляет, чтобы ему никто не мешал», также и контрразведка… «Ласково беседовал об узнике, по-христиански». – Ещё через три недели А. Ф.: «Насчёт Рубинштейна, он умирает. Телеграфируй… немедленно[на Северо-Западный фронт]… передать Рубинштейна из Пскова министру внутренних дел», то есть всё тому же ласковому христианину Протопопову. И на следующий день: «Надеюсь, ты телеграфировал насчёт умирающего Рубинштейна». – И ещё через день: «Распорядился ли ты, чтобы Рубинштейн был передан министру внутренних дел? иначе он помрёт, оставаясь в Пскове, – пожалуйста, милый!» [1577].

И 6 декабря Рубинштейн был освобождён – за 10 дней до убийства Распутина, в крайнее для себя время, как последняя распутинская услуга. Сразу же за убийством отставлен и ненавидимый царицею министр Макаров. (А большевиками вскоре расстрелян.) – Впрочем, с освобождением Рубинштейна следственное дело не было тотчас прекращено, он арестован снова, – но в спасительную Февральскую революцию Рубинштейн был, среди томимых узников, освобождён толпой из петроградской тюрьмы и покинул неблагодарную Россию, как, вовремя, и Манасевич, и Манус, и Симанович. (Впрочем, Рубинштейна ещё встретим.)

Весь этот тогдашний тыловой разгул грабежа государственного достояния – нам, жителям 90-х годов XX века, видится лишь малой экспериментальной моделью… Но общее – в самодовольном и бездарном правлении, при котором сама судьба России уплывала из рук её правителей.

На почве дела Рубинштейна Ставка санкционировала ревизию нескольких банков. Кроме того, началось и следственное дело против киевских сахарозаводчиков – Хепнера, Цехановского, Бабушкина и Доброго. Эти – получили разрешение на вывоз сахара в пределы Персии, и отправили много сахара, но через персидские таможенные посты на персидский рынок прошло немного, остальной сахар «исчез», однако были сведения, что он прошёл транзитом в Турцию, союзницу Германии. А в Юго-Западном крае, центре российской свеклосахарной промышленности, сахар внезапно сильно вздорожал. Дело сахарозаводчиков начато было грозно, но комиссия Батюшина не доследовала его, перечислили к киевскому судебному следователю, тот – выпустил их предварительно из тюрьмы, а затем нашлись ходатаи у трона.

Да и саму комиссию Батюшина, столь важную, – не сумели составить достойно, добротно. О бестолковом ведении ею следствия по делу Рубинштейна пишет сенатор Завадский [1578]. Пишет в воспоминаниях и ставочный генерал Лукомский, что один из ведущих юристов комиссии полковник Резанов, несомненно знающий, оказался картёжник и любитель ресторанной жизни с возлияниями; другой, Орлов, – оборотень, который после 1917 послужил и в петроградской ЧК, а затем – у белых, потом провокационно вёл себя в эмиграции. Состояли там, очевидно, и другие подозрительные лица, кто-то не отказался и от взяток, вымогали выкупы у арестованных. Рядом бестактностей комиссия возбудила против себя военно-судебное ведомство в Петрограде и старших чинов министерства юстиции.