Александр Солженицын - Двести лет вместе. Часть первая

Однако большинство источников не освещает рыночного поведения этих еврейских скупщиков. А было оно порой суровым и по сегодняшним меркам незаконным: например, евреи-скупщики иногда сговаривались и отказывались вообще покупать урожай – чтобы цены падали. Не случайно же в 90-х годах XIX века, впервые в России и опередив в том Европу, в южных губерниях возникли земледельческие кооперативы (под руководством графа Гейдена и Бехтеева) – как противодействие этой, по сущности вполне монопольной, скупке крестьянского хлеба.

А в торговле евреев, вспомним, «лесной экспорт был второй после хлеба» [1020], с 1813 по 1913 он увеличился в 140 раз. И, возмущается коммунист Ларин, «еврейским помещикам принадлежали… крупные лесные площади (и частью они ещё арендовали леса даже в тех губерниях, где обыкновенным евреям запрещено было жить)» [1021]. – Подтверждает Энциклопедия: «Земля приобреталась евреями, в особенности во внутренних губерниях, главным образом для разработки лесного материала» [1022]. Однако во многих местностях евреям не разрешалось устраивать лесопильных заводов, из-за этого лес невыгодно для России сбывался за границу необработанным. (Другие запрещения были: не разрешали использовать для лесного экспорта порты Риги, Ревеля, Петербурга и иметь складские участки при железных дорогах.) [1023]

Всё тут есть, в этой картине. И неутомимая динамика еврейской коммерции, движущая целыми государствами. И косные боязливые бюрократические тормозящие запреты. И растущая еврейская досада на них, раздражение. И экспортная распродажа необработанного русского леса как сырья. И мужички-хлеборобы и лесозаготовщики – во власти силы к ним беспощадной, а сами не имеющие ни связей, ни разума вести торговлю по-новому. А ещё же и министерство финансов, усиленно субсидируя промышленность и постройку железных дорог, земледелию не давало помощи – но главное податное бремя несло именно земледельческое сословие, а не торговое. И при всей новой экономической динамике, принесшей казне материальную выгоду, и столь во многом обязанной евреям, позаботился ли хоть кто-то об ущербе, о «шоке», о переломе в народном быте и характере?

Полвека Россию винили, извне и изнутри, что она поработила евреев экономически и загнала их в нищету. И надо было пройти времени, пока та невыносимая Россия вовсе сгинет с земли, надо было перешагнуть через революцию, чтоб уже через её кровавую стену оглянувшись, еврейский автор 30-х годов признал бы: «Царское правительство не вело политики полного вытеснения евреев из экономической жизни. Кроме известных ограничений… в деревнях… царское правительство в общем и целом терпело еврейскую хозяйственную активность». Ожесточённости национальной борьбы «в экономической жизни евреи… не чувствовали. Господствующая нация не была заинтересована в том, чтобы становиться на сторону одной национальной группы; напротив, она стремилась играть роль посредника или судьи» [1024].

Впрочем, иногда правительство пыталось вмешаться в экономику с соображениями национальными. Чаще всего, это были меры, которые не могли иметь успеха. Так, «в 1890 был издан правит[ельственный] циркуляр, согласно которому евреи утратили право быть членами правления акционерных обществ, которые по роду своей деятельности должны приобретать или арендовать землю» [1025]. Но такой закон легко обходился анонимностью участия, еврейское предпринимательство не преграждалось такими запретами.

Была «роль евреев особенно сильна во внешней торговле, где гегемония их обеспечена и местом поселения – вблизи границы – и более тесной связью с заграничным миром, и навыками торгового посредничества» [1026].

В сахарной же промышленности к концу века еврейские заводы составляли уже больше одной трети [1027]. В прошлых главах мы видели развитие этой отрасли Израилем Бродским и его сыновьями Лазарем и Львом («в начале 20 в. прямо или косвенно контролировали 17 сахарных заводов») [1028]. Моисей Гальперин «в начале 20 в. владел 8 свеклосахарными и тремя рафинадными заводами… ему принадлежало также свыше 50 тыс. десятин земли с плантациями сахарной свёклы» [1029]. «Около сахарной промышленности питались сотни тысяч еврейских семейств в качестве посредников при продаже сахара и т п.» – Теперь развивалась и конкуренция, и цены на сахар стали падать. Но вот, в Киеве образовался синдикат сахарозаводчиков: регулировать производство сахара и продажу его так, чтобы цены не падали [1030]. Братья Бродские были организаторами синдиката рафинёров в 1903 [1031].

Кроме зерновой и лесной торговли и сахарной промышленности, где евреи занимали ведущее положение, ими во многом была развита и мукомольная промышленность, и кожеобрабатывающая, текстильная, льняная, швейная, табачная, пивоваренная [1032]. Ещё с 1835 евреи были участниками нижегородских ярмарок [1033]. К 90-м годам евреи успешно занимались и торговлей скотом в Забайкальи, а ещё в Сибири – угледобычей (Анджеро-Судженский уголь), золотодобычей, и с видной ролью в ней. Гинцбурги «после 1892 занимались почти исключительно золотопромышленностью». Самым успешным предприятием было «Ленское золотопромышленное товарищество», которое «фактически контролировал» (от 1896 до своей смерти в 1909) барон Гораций Гинцбург, сын Евзеля Гинцбурга, создателя банкирского дома, и глава петербургского отделения того банка. (Сын Горация Давид, тоже с титулом барона, с 1909 возглавлял еврейскую общину Петербурга, до своей смерти в 1910. Сыновья Александр и Альфред входили в правление Ленского золотопромышленного общества. Сын Владимир был женат на дочери киевского сахарозаводчика Л. И. Бродского.) Гораций Гинцбург был и «основателем… Забайкальского, Миасского, Березовского, Алтайского и других, товариществ» по добыче золота [1034]. В 1912 разразился крупнейший общероссийский скандал вокруг событий на Ленских: приисках, ужасных условий эксплуатации и обмана рабочих там, и во всём винили и кляли, разумеется, царское правительство, – и только его. Во всей разъярённой либеральной прессе никто на главных акционеров, включая сыновей Гинцбурга, не указал.

В начале XX века евреи составляли – 35% торгового класса России [1035]. По Юго-Западному краю наблюдал Шульгин: «Где же русские торговцы, русское третье сословие?.. В былое время у нас было сильное русское мещанство… Куда же девались»? «Их вытеснило еврейство… перевело в низший социальный класс; омужичило» [1036], – сами русские Юго-Западного края, значит, и выбрали свой жребий. И в начале века констатировал видный государственный деятель Вл. И. Гурко: «Место русского купца всё более и более занимается евреем» [1037].

Большой вес и влияние приобрели евреи и в быстро растущей российской кооперации. Больше чем половина обществ взаимного кредита и ссудо-сберегательных товариществ находилась в черте оседлости (а в членах их евреи к 1911 составляли 86%) [1038].