Александр Солженицын - Двести лет вместе. Часть первая

Акт начинает с «обычны[х] столкновени[й] между евреями и христианами, всегда происходивши[х] за последние годы на Пасху» и с «нерасположени[я] местного христианского населения к евреям». И вот уже «недели за две до Пасхи… в Кишинёве стали циркулировать слухи об имеющемся быть на предстоящих праздниках избиении евреев». – Тут поджигающую роль сыграла и газета «Бессарабец» (редактор Крушеван), печатавшая «в течение последнего времени изо дня в день резкие статьи антиеврейского направления, не проходившие бесследно… среди приказчиков, мелких писцов и т. п. мало культурного люда Бессарабии. Последними вызывающими статьями «Бессарабца» были сообщения об убийстве в п. Дубоссарах христианского мальчика, совершённом будто бы евреями с ритуальными целями». (Кроме слуха об исколотом в Дубоссарах христианском младенце был и слух об убийстве евреем своей христианской служанки, на самом деле кончившей самоубийством [1111].)

И что же кишинёвская полиция? – «Не придавая особого значения упомянутым» слухам, и несмотря на то, что «за последние годы постоянно в это время повторялись драки между еврейским и христианским населением, кишинёвская полиция не предприняла каких-либо исключительных мер предупреждения», лишь усилила «на праздники наряд[ы] в местах предполагавшегося наибольшего скопления» за счёт добавки и военных патрулей из местного гарнизона [1112]. Полицмейстер не дал энергичных ясных инструкций полицейским чинам.

Вот это-то и самое непростительное: что из года в год на Пасху драки, и тут ещё такие слухи – а полиция дремлет. Тоже явный признак застоявшегося дряхлеющего правительственного аппарата. Или уж вовсе не держать Империи (сколько войн ведено, сколько усилий положено, чтобы зачем-то присоединить к России Молдавию) – или уж отвечать за порядок повсюду в ней.

6 апреля на улицах «праздный народ», «много подростков», в 4-м часу дня среди толпы и пьяные. Тут мальчишки стали бросать камни в окна ближних еврейских домов, дальше сильней, а когда пристав с околоточным пытались задержать одного, то и сами «были осыпаны каменьями». Затем появились и взрослые. «Неприятие полицией энергичных мер к немедленному подавлению беспорядков» повело к разгрому двух еврейских лавок и нескольких рундуков. К вечеру беспорядки стихли, «никаких насилий над личностью евреев в этот день произведено не было», а полиция арестовала за этот день 60 человек.

Однако «с утра, 7 апреля, христианское население… сильно волнуясь, стало собираться в разных местах города и на окраинах небольшими группами, которые вступали с евреями в столкновения, принимавшие всё более и более острый характер». Так же с раннего утра на Новом базаре «собралось человек свыше 100 евреев, вооружённых для самозащиты дрючками, кольями и некоторые даже ружьями, из которых по временам стреляли». У христиан огнестрельного оружия не было. Евреи говорили: «вчера вы русских не разгоняли, сегодня мы сами будем защищаться». И некоторые евреи «имели при себе… и бутылки с серной кислотой, коей они и плескали в проходящих христиан». (Аптеками традиционно владели евреи.) «Слухи о насилиях, чинимых евреями над христианами, быстро стали распространяться по городу и, переходя из уст в уста в преувеличенном виде, сильно раздражали христианское население»: «избили» передавалось как «убили», и будто евреи ограбили старый собор и убили священника. И вот «в разных частях города многочисленные партии, человек в 15-20 христиан каждая, почти исключительно чернорабочих, имея впереди себя мальчиков, бросавших в окна камни и кричавших, начали сплошь громить еврейские лавки, дома и жилища, разбивая и уничтожая находящееся там имущество. Группы эти пополнялись гуляющим народом», увеличивались, и к 2-3 часам «район беспорядков… обнимал уже большую часть города»; «те дома, в окна коих были выставлены иконы и кресты, бесчинствующими не трогались». В громимых «помещениях имущество подвергалось немедленно полному уничтожению», а товар, выбрасываемый из лавок, «частью уничтожался на месте, частью расхищался лицами, следовавшими за громилами». И до того дошли, что «в еврейских молитвенных домах произведено было полное разрушение, а священные их свитки (тора) выбрасывались на улицу в изорванном виде». И уж разумеется, громились винные лавки, «часть вина выпускалась на улицу, часть же на месте распивалась бесчинствующими».

«По нераспорядительности полиции, не имевшей должного руководства, все эти бесчинства совершались безнаказанно, что, конечно, только ещё больше ободряло и воодушевляло громил… Не имея надлежащего руководительства, чиновники полиции не были в своей деятельности объединены, а, предоставленные самим себе, действовали каждый исключительно по своему усмотрению… нижние чины полиции, в большинстве случаев, оставались лишь немыми зрителями погрома». Правда, по телефону вызывались из местного гарнизона воинские наряды, но «каждый раз в определённый пункт, прибыв на который они часто уже не заставали» громил и, «за неимением дальнейших инструкций, оставались в бездействии», «были разбросаны отдельными частями по городу без определённой цели и связи», «занимались лишь рассеянием бушующей толпы». (Гарнизон-то был сильно второстепенный по качеству, да ещё – по Пасхе – многие офицеры и солдаты в отпуску [1113].) «Нераспорядительность полиции… породила новые слухи о том, что правительство разрешило бить евреев, так как они являются врагами отечества», – и пьяный буйный погром жесточел. «Евреи, опасаясь за свою жизнь и имущество, окончательно растерялись и обезумели от страха… Часть евреев, вооружась револьверами, прибегла к самозащите и начала стрелять в громил… из-за угла, из-за заборов, с балкона… бесцельно и неумело, так что выстрелы эти, не принеся евреям ни малейшей помощи», только вызвали у громил «дикий разгул страстей. Толпа громил озверела, и всюду, где раздавались выстрелы, она немедленно врывалась и разносила всё в дребезги, чиня насилия над попадавшимися там евреями». И «особенно роковым для евреев» был «выстрел, коим был убит русский мальчик Останов». С 1-2 часов дня «насилия над евреями принимали всё более и более тяжёлый характер», а с 5 часов сопровождались «целым рядом убийств».

В 3 с половиной часа дня окончательно растерявшийся губернатор фон-Раабен сдал командование начальнику гарнизона генералу Бекману, «с правом употребления оружия». Бекман тотчас разделил город на участки и стал передвигать части, до тех пор «бессистемно разбросанны[е] по городу». «С этого же времени войска начали производить массовые аресты бесчинствующих» и принимали энергичные меры. К ночи погром в городе стих.

Акт подводит итоги жертв. «Всех трупов… обнаружено 42, из коих 38 евреев»; «у всех убитых найдены были повреждения, причинённые тяжёлыми тупыми орудиями: дубинами, камнями, лопатами, у некоторых же острым топором»; эти повреждения «почти у всех без исключения» были головные, были и «тяжкие побои туловища. Огнестрельных ран не было. Следов каких-либо истязаний или надруганий на трупах не обнаружено, что доказывается как протоколами осмотра и вскрытия тел убитых, так и показаниями врачей, производивших упомянутые осмотры и вскрытия» и «протоколом Врачебного отделения Бессарабского Губернского Правления»; «раненых всех 456, из коих 62 христианина… 8 с огнестрельными ранами… Из числа[394 раненых] евреев только пятеро получили тяжкие повреждения; остальные все лёгкие. Никаких следов истязаний ни у кого не найдено, и только лишь у одного еврея, слепого на один глаз, выбит другой глаз… Почти 3/4 пострадавших мужчины, за единичными исключениями, взрослые люди. Об изнасилованиях было подано три заявления, из коих по двум составлены обвинительные акты». Получили повреждения 7 воинских чинов, из них один солдат «получил ожог лица серною кислотою»; 68 полицейских – лёгкие повреждения. «Домов разгромлено было около 1350, т е. немного менее трети» всех домов Кишинёва – это значит, как после бомбёжки, разорение ужасающее… «Всех еврейских лавок разгромлено около 500». Арестованных «к утру 9-го апреля состояло 816 человек»; и кроме следствий об убийствах привлечено к уголовной ответственности 664 человека.