Александр Хинштейн - Березовский и Абрамович. Олигархи с большой дороги

Шабдурасулов: Правильно. Но с Думой мы договорились, что еще сегодня-завтра мы контакты с ней имеем. Публичных, открытых, что мы готовы к компромиссам… Ни х. я не готовы!

Березовский: Нет, ты знаешь, что если будет принят тот документ, который написали сначала эти ублюдки, Уринсоны разные, забудьте. Нельзя, б. дь, между двумя стульями сидеть. Либо, б. дь, идите опять в коммунизм на х.й. И отдайте себе отчет, что вы туда идете. Либо – дальше, дальше, дальше, как писал в свое время Шатров.

Шабдурасулов: Правильно, правильно. Поэтому мы и говорим: свободны. Нам с вами консультации проводить не о чем.

Березовский: Абсолютно верно. Точка.

Шабдурасулов: Что принципиально важно – сейчас надо разводить рядовых депутатов насчет импичмента, чтобы они триста голосов не набрали. И второе – очень активно, Борь, все, кто может, олигархи эти, и с рядовыми депутатами, членами Совета Федерации работали; тоже самое, чтобы завтра они не поддержали Думу.

Березовский: А чего? Что? В чем там завтра проблема?

Шабдурасулов: В том, что Дума просит их разрешения выступить на Совете Федерации всем руководителям фракций, чтобы те проявили солидарность с позицией Думы. Вот нельзя, вообще, допускать, чтобы они там выступали.

Березовский: Я понял. Хорошо. Договорились.

Упоминание драматурга-рогоносца Шатрова – это явно оговорка по Фрейду. Некогда Березовский умело окрутил его – «развел», выражаясь лексиконом кандидата географических наук Шабдурасулова – о чем не без удовольствия вспоминал потом много лет на пару с третьей женой. (Став впоследствии пламенным оппозиционером, Борис Абрамович даже свои воззвания к соратникам будет подписывать названием одной из шатровских пьес: «Так победим!».)

То же самое он пытался теперь проделать и с депутатами, но безуспешно. После второго провала, когда Черномырдина опять с треском прокатили, Ельцин окончательно понял, что сломать парламент не получится, и вынужден был согласиться на компромисс: он внес кандидатуру министра иностранных дел Примакова, похожего на ученого крота из сказки про Дюймовочку. За советского академика депутаты проголосовали дружно: левые – потому, как советский , правые – ввиду того, что академик .

В этом многоголосом хоре одобрений отсутствовал лишь один голос: баяниста Березовского. Он чувствовал себя, словно именинник, назвавший кучу гостей и заранее уже сосчитавший подарки, у которого вдруг заклинило входную железную дверь; гости с подарками толпятся на лестнице, барабанят, звонят, а что толку!

Вообще, если хорошенько поразмыслить, все разговоры о величии и могуществе Бориса Абрамовича зиждятся преимущественно на его же собственных разглагольствованиях. Послушать Березовского – едва ли не все кадровые перестановки в стране проводились под его началом; или, как минимум, по согласованию с ним.

На самом деле, это очень отдаленно похоже на правду. Если мощь старика Хоттабыча таилась в сказочной бороде, то вся сила Березовского была сосредоточена в двух, вполне осязаемых персонажах: Татьяне Дьяченко и Валентине Юмашеве.

Доступа к царственному телу у него самого не было никогда, а значит, он не имел никакой возможности влиять на ситуацию впрямую, только при посредстве «Семьи».

Бывший премьер-министр Сергей Кириенко – человек, прямо скажем, осведомленный – вспоминал позднее:

«Насколько я знаю, прямого влияния на президента Березовский не имел. Как-то я встречался с Ельциным, и именно в это время к президенту был вызван Березовский. По разговору между ними я понял, что они не виделись и не общались много месяцев. То есть Борис Абрамович пользовался другими каналами».

И вот здесь – волей-неволей – возникает главный, ключевой вопрос: а кто, собственно, в этой конструкции играл роли ведомого и ведущего? Кем определялись правила игры?

Не понаслышке зная, что творилось тогда в Кремле, с высокой долей вероятности могу сказать, что этим «кем-то» был явно не Березовский. Ни у Дьяченко, ни у Юмашева не имелось ни малейших резонов превращаться в послушных марионеток. Давным-давно прошли те времена, когда они делали лишь первые, неуверенные шаги во власти и были счастливы любому жалкому подношению, вроде автомашины «Нива» с велюровым салоном.

В описываемый период это были уже вполне созревшие, самостоятельные, даже заматеревшие игроки, усвоившие главный принцип политики: не складывать все яйца в одну корзину.

С одинаковой теплотой Дьяченко и Юмашев общались с другими олигархами: с Потаниным, Ходорковским, Гусинским, даже со столь ненавистным для Березовского Чубайсом. При этом из всего многообразия отечественного бизнеса Борис Абрамович представлял собой явно не самую привлекательную фигуру; его скандальность, тяга к самопиару и фрондерству, давно уже набили оскомину; дружба с Березовским была сродни прогулке по минному полю.

При первой же возможности и Дьяченко, и Юмашев с радостью готовы были бы заменить его какой-то иной, более спокойной, безопасной фигурой. Именно тогда и зажглась на небосклоне звезда нового кремлевского фаворита – Романа Абрамовича.

Поначалу, впрочем, это была лишь маленькая звездочка, меркнущая на фоне сияния его старшего товарища и партнера. Но, чем больше времени проходило со дня президентских выборов, тем сильнее она разгоралась.

Березовского подвела – как это ни парадоксально прозвучит – излишняя доверчивость и сентиментальность. Он слишком понадеялся на свои силы, отмерив себе три жизни.

Борис Абрамович совершенно искренне считал Абрамовича своей уменьшенной копией; только двадцатью годами моложе. В младшем партнере видел он продолжение себя, чему немало даже умилялся.

Они и вправду многим были похожи. К поставленным целям оба коммерсанта готовы были идти, не считаясь в средствах и методах; у обоих одинаково превосходно были развиты и головной, и спинной мозг. Но в то же время лежала между ними огромная зияющая пропасть.

Да, каждый из этих людей без зазрения совести готов был поджечь храм Артемиды; только Березовский, по примеру Герострата, дабы обрести бессмертную славу; а Абрамович – чтоб получить страховку или подряд на восстановительные работы.

Не в пример старшему другу, Абрамович совершенно был лишен нездорового тщеславия; точнее, не так – его тщеславие выражалось совсем в другом. Абрамович очень хотел стать богатым.

Если бы перед ними обоими стояла дилемма – миллиард долларов или кресло в Кремле, – ни минуты не колеблясь, Абрамович выбрал бы миллиард. А Березовский – кресло.