Владимир Николаев - Красное самоубийство

Из всех восточноевропейских стран, которые поневоле попали в так называемый социалистический лагерь, возглавляемый СССР, Югославия изначально занимала особое место. Сразу после войны ее у нас с гордостью называли шестнадцатой советской республикой (тогда их у нас было пятнадцать), можно сказать, с радостью зачисляли в свою семью. На то были причины. Югославия в годы войны так же героически боролась с фашизмом, как и Советский Союз. Если брать потери в людях по отношению к ее населению, то они сравнимы с нашими.

Я полюбил эту красивую и благодатную страну и не раз бывал в ней. У нас мало кто знает, что война в Югославии была не только жестокой и кровопролитной, но и не совсем обычной. Страна страдала сразу от четырех терзавших ее сил. Югославы считают самой страшной из них болгарскую армию (она была на стороне Гитлера). Следующими по жестокости югославы называют своих соотечественников, усташей и четников, боровшихся против национально-освободительного демократического движения. Затем, по мнению, повторяю, самих югославов, шли итальянские оккупанты и только уже после них – немецкие. Такой вот четырехслойный пирог ужаса и крови.

Советско-югославская любовь и дружба резко оборвалась в 1948 году, когда Тито, герой борьбы с фашизмом и непререкаемый лидер страны, порвал со Сталиным. Но и после смерти Сталина наши отношения с Югославией еще долго не приходили в норму. Тито намного пережил Сталина и умер в 1980 году. При нем Югославия начала продвигаться вперед, меняла свой облик на западный, внутри страны проходили весьма сложные и необычные процессы. Было введено так называемое рабочее самоуправление, при котором хозяевами предприятий и прочих объектов становились сами труженики, они из своей среды избирали себе руководителей. С другой стороны, существовала сильная централизованная власть во главе с Тито, который с годами обрастал диктаторскими замашками. В обществе вызревал тот же самый конфликт, с которым мы столкнулись в ходе перестройки в середине 80-х годов: Югославия и ее народ, ее руководство, не были готовы к введению подлинно демократических порядков западного образца. Это была отнюдь не Чехословакия и даже – не Польша. В результате Югославию сотрясли внутренние конфликты, и дело дошло до страшной гражданской войны.

И вот уже нет ни Югославии, ни Советского Союза. Корень у обеих этих трагедий один и тот же – многонациональный конгломерат вместо единого и разумно устроенного государства. Мы изначально были обречены на погибель все той же идеей интернационализма. Югославы раньше нас стали отходить от марксистско-ленинской схоластики, но ее народы не были готовы к быстрой перестройке. Уж никак не о высоком уровне общественного сознания свидетельствовала братоубийственная война в Югославии. В ней боевые действия велись в основном не в чистом поле, не в лесах и горах, не на море и не в небе, а в густо населенных городах, бомбы, снаряды, пули убивали мирных жителей, убивали не случайно, а прицельно, преднамеренно. В нашей стране межнациональная рознь тоже привела к трагедии, но все же не к гражданской войне. Что касается нашей страны, то есть Советского Союза, то, думается, более целесообразным и устойчивым государственным устройством в нем был бы губернский принцип (по типу дореволюционной России), а не национальный. Но большевики после 1917 года скроили все по-своему. Результат известен…

Мне довелось довольно близко узнать жизнь Югославии во второй половине прошлого века. Узнать только одним единственно верным путем – через людей. И главным из них оказался Мирко Боич, широко известный в стране публицист. Он любил и хорошо знал Россию, неплохо говорил по-русски, много раз путешествовал по нашей стране, забираясь в самые отдаленные места. Зачастую интересовавшие его адреса смущали наши бдительные органы безопасности и цензуры и мне, используя влияние «Огонька», приходилось помогать ему. А он так же заботился обо мне, когда я приезжал в Югославию. Мирко много лет подряд возглавлял самый популярный в Югославии журнал «Илустрована политика», похожий на известные американские еженедельники «Тайм» и «Ньюсуик». Кстати, на примере редакции руководимого Боичем журнала я наблюдал, как происходила передача собственности в руки рабочих коллективов. Это был интересный и многообещающий эксперимент. У нас об этом югославском опыте много писали и говорили, но решиться на него не рискнули, пошли по другому пути – по пути приватизации…

И, наконец, вот такое неожиданное соображение. Когда думаешь о террористическом, зверском ведении военных действий в Югославии, где больше всего страдало мирное население, то невольно вспоминаешь о таких же кровавых событиях в Чечне, Афганистане, Таджикистане, Нагорном Карабахе, Абхазии… Наконец, самый страшный пример – Камбоджа, где так называемые красные кхмеры организовали геноцид против собственного народа, уничтожив едва ли не половину населения страны.

По всем перечисленным выше адресам повинны в жестокостях люди самых разных национальностей, самых разных религий. Многие из них были отравлены ленинско-сталинским интернационализмом. Но есть у всех этих людей одно общее – горы. Да, горные массивы, где они живут, в том числе и красные кхмеры. Горные жители – с особой психологией. Может быть, следует учитывать это специфическое обстоятельство, а не только политические и социальные причины? Но, похоже, для этого нет соответствующих специалистов…

В те же годы, во второй половине прошлого века, мне посчастливилось хорошо узнать и Чехословакию. И тут решающую роль сыграли человеческие связи, дружба. Вскоре после войны я впервые попал в Прагу и подружился с одним из самых известных чешских поэтов Витезславом Незвалом. Я влюбился в Прагу, он любил Москву, мы часто стали видеться. Я перевел на русский немало его стихотворений, эти переводы публиковались у нас в журналах и книжных изданиях. В 50-е и 60-е годы Незвала у нас вообще много переводили и издавали, переводили в том числе Б. Пастернак, Л. Мартынов, Д. Самойлов, К. Симонов, Н. Асеев, И. Сельвинский, Я. Хелемский… Выдающийся турецкий поэт Назым Хикмет, с которым я познакомился в 50-е годы, назвал Незвала «одним из великих поэтов современности». И это справедливо.

Моя первая дочь родилась в Праге, и Незвал стал ее крестным отцом. Мы дали ей на западный манер двойное имя – Татьяна-Витезслава. Я никогда не смог бы так полюбить Прагу и чешскую культуру, если бы не дружба с Незвалом. Он же приоткрыл мне тайны послевоенной трагедии родного народа. Он близко знал многих жертв сталинского террора в Чехословакии. Думаю, его самого миновала их участь только потому, что он уже тогда был всемирно известным поэтом.