Мой ГУЛАГ. Личная история

Дед говорил: «Если бы я подписал, меня бы расстреляли, но мало этого, расстреляли бы и вас». Тогда забирали и жен, и детей, поэтому дед и не подписывал несмотря ни на что.

В 39-м году наконец назначили суд. Суд был. Деда вывели в зал судебного заседания с конвоем по бокам, с шашками наголо, как какого-то ужасного злодея. На суде были Левин и бабуся, больше никого не пустили. И на суде деда оправдали, и прямо из зала суда его отпустили на волю.

Я в это время была дома, гуляла во дворе, я ничего не знала о суде. Вдруг смотрю, а у нас громадный был двор и посредине стоял корпус, и вот из-за угла этого корпуса с левой стороны появляется мой дед. Я его не узнала, потому что он был очень седой, совершенно опухшее лицо, отекшее, но все-таки я уже почувствовала, что это дед, и побежала навстречу. Мы обнялись, встретились. Дед стал жить у нас в Большом Каретном. Что случилось потом с дядей Ваней, сыном деда? Я точно не знаю, но, по-моему, его исключили из партии за то, что он написал донос на своего отца. Он ушел с этого завода и уехал в Севастополь, там его застала война, он служил на катерах. Дядя Ваня погиб с десантом в Севастополе в 1942 году. Что сказал тогда дед? Вот сейчас они, конечно, там примирились. А тогда он его еще не простил, это же был 1942 год. Ну, я не буду это говорить, но общий смысл такой: якобы он сказал, что сын достоин смерти был… Вот так.

Ну, конечно, не в детстве, а уже потом, если сказать простым человеческим языком, я ненавидела всю эту систему. Как же я вступила в партию? Не знаю. И все равно и в партии я была против этого режима. Я вот что скажу: когда мы в 1976 году хоронили бабусю, тетя Вера у меня спросила (я тогда была еще в партии): «Как же ты могла, когда у нас все отняли, перейти на их сторону?» Я не знаю, я ничего не ответила, я не знаю почему. Вот так вот — агитация такая была сильная, такая была сильная агитация. Но о деде эту тему никогда не затрагивала в партии, и мне кажется, если бы меня кто спросил тогда, то я бы тоже сказала: «Я не простила, я не умею, не могу такое прощать».

За недонесение

На протяжении всех лет сталинской власти советская пропаганда призывала граждан страны к бдительности и своевременному разоблачению врагов народа. Большинство людей искренне верили этим воззваниям, что и стало одной из причин массового доносительства. Кроме того, печально знаменитая 58-я статья УК РСФСР устанавливала уголовное наказание «за недонесение». Страх стал питательной средой для политического доносительства. В 1937–1938 годах тысячи граждан отправляли в НКВД доносы на своих сослуживцев, соседей, знакомых, были случаи, когда дети доносили на своих родителей. Дедушка маленькой Веры стал жертвой доноса своего соседа и сына. Большинство доносчиков рассчитывали на вознаграждение за свои «заслуги» в виде освободившейся квартиры или должности. Вопреки распространенному мнению доносы не играли решающей роли в эскалации террора. Механизм массовых репрессий не предусматривал широкого использования доносов как основы для арестов. Характер террора, его сугубая централизация и проведение на основе заранее определенных «контрольных цифр» оставляли мало места для активности «добровольных помощников» НКВД. Основой обвинительных материалов в следственных делах были признания, полученные во время следствия. Доносчиков, преследующих личную цель, ждало лишь разочарование, так как желаемой награды за свой труд они не получали.

Интервью записано 15 марта 2017 года.

Режиссер Мария Гуськова.

Оператор Денис Гуськов.

Маргарита Даниловна Андрющенко родилась 7 мая 1932 года в Москве. Когда ее отца арестовали, ей было пять лет. Даниил Федорович занимал должность начальника отдела по производству биопрепаратов в Наркомате земледелия. 3 ноября 1937 года он был приговорен по трем пунктам статьи 58 УК РСФСР [9] Статья 58 Уголовного кодекса РСФСР в редакции 1926 года устанавливала ответственность за контрреволюционные преступления. Статья состояла из 14 пунктов и действовала с изменениями и дополнениями до конца 1958 года. и вскоре расстрелян. Мать Маргариты, Клавдию Афанасьевну, арестовали как «члена семьи изменника Родины» 27 декабря 1937 года, приговорили к восьми годам исправительно-трудовых лагерей и направили в АЛЖИР — Акмолинский лагерь жен изменников Родины. Маргариту, оставшуюся без родителей, должны были забрать в детприемник, но бабушка Маргариты, осознав угрозу, накануне бежала из квартиры вместе с девочкой. Жили у родственников, однако многие опасались или просто не хотели держать у себя дочь «врага народа».

Маргарита окончила школу с золотой медалью, в 1951 году поступила на экономический факультет Московского государственного университета. Когда она училась на втором курсе, ректору поступил донос о том, что при поступлении в МГУ Маргарита Андрющенко умолчала о своих репрессированных родителях. Окончательное решение об исключении Маргариты из университета и из комсомола не было принято из-за смерти Сталина.

Родители Маргариты Даниловны были реабилитированы в 1956 году. В 2015 году была опубликована книга ее воспоминаний «1937: Жизнь до и после: Судьба одной семьи».

Самый яркий эмоциональный след того времени — это наша семья: мама, отец и бабушка — мать отца, она жила с нами в Москве. Я прошла весь этот тяжелый путь, но возвращаюсь в те дни, чтобы восстановить в памяти 1937 год, когда и случилось несчастье с нашей семьей. Я помню три события того года. Первое — мы поехали в гости к маминой сестре, тете Нине, в Дом на набережной [10] Дом на набережной (официальное название — Дом правительства; также известен как Первый Дом Советов, Дом ЦИК и СНК СССР) — жилой комплекс 1931 года постройки на Берсеневской набережной Москвы-реки. Известен как место жительства советской элиты, значительная часть которой пострадала в годы сталинских репрессий. . Они с мужем останавливались там, когда приезжали в Москву из Токио. Муж тети Нины работал торгпредом СССР в Японии.

Я помню, мне тогда подарили куклу Намико-сан, очень я ее любила, много лет она была со мной. Еще запомнилось, как мама отвела меня в музыкальную школу. Для поступления нужно было пройти три тура. И первые два я прошла. А на третий меня уже не повели, потому что он приходился на конец августа, а 20-го числа арестовали отца, и маме было не до музыки. И третье, самое яркое событие того года — наша поездка на Черное море. Каждое утро, пока мама еще спала, отец меня будил, и мы вместе шли на море. Это были очень увлекательные похождения, потому что отец всегда много и интересно обо всем рассказывал. Потом мы возвращались, и по пути он обязательно покупал букет, я запомнила, что цветы всегда были белые. Я потом уже узнала, что это был любимый мамин цвет. Отец поднимал меня высоко, и я старалась просунуть эти цветы маме в окно… А как только мы вернулись в Москву, буквально через несколько дней произошло то, что произошло.