Сергей Носов - Книга о Петербурге

Редакция «Костра» — удивительный организм. С одной стороны — миниатюрная модель всего тогдашнего общества, а с другой — нечто совершенно оригинальное и неповторимое… Но я уже заплыл в Бумажный канал… или это река Таракановка?

Скажу только, что ленинградский «Костер» был журналом с репутацией. Московский «Пионер» мы считали официозом, «Костер» держал марку. Журнал «Костер» читал еще до войны мой отец — там печатали «Двух капитанов» Каверина, «Необыкновенные приключения Карика и Вали» Яна Ларри и многое другое. Мне в детстве тоже выписывали «Костер», и я читал в нем, например, «Алису в Зазеркалье», какую-то фантастику, повесть Василия Аксенова «Мой дедушка памятник». И вот мне предложили работать в «Костре». Это же здорово.

И о звездах. Вспомнил одну костровскую командировку. Сахарнов (проницательный человек) однажды решил, что мне необходимо развеяться. И отправил в Крымскую астрофизическую обсерваторию. Гостиница была прямо на ее территории. Среди телескопов бродила корова, звеня бубенчиком. С приезжими астрономами беседовал я о проблемах вечности. Помню, один доктор наук тосковал: скоро вот американцы отправят на орбиту телескоп «Хаббл» и окажется, что наша работа никому не нужна. Был в башне солнечного телескопа. И в башне большого — 2,6 метра — зеркального телескопа им. Г. А. Шайна. А первую же ночь провел у старого телескопа-рефлектора (подарок Гитлера Муссолини), на котором Н. С. Черных открыл вместе с женой-астрономом множество малых планет, он показал мне едва заметное пятнышко — это была знаменитая комета Галлея, которую ждали в феврале. Утром я отправил телеграмму в Ленинград: «Видел комету», — ну, дескать, все хорошо, доехал. Моя беременная жена ждала телеграмму от мужа, а ее не было, позвонила на почту, нет ли ей телеграммы. Уже доставлена. Кем? Когда? Тогда ей сказали, что почтальон вместе с сумкой исчез. Она поставила на уши почтовых начальников. Оказалось, он вместе с сумкой попал в вытрезвитель — в двух шагах от нашего дома, на Фонтанке, не доходя до Измайловского сада, — впрочем, телеграмму «Видел комету» жена нашла на почтовом ящике в соседней парадной. Вот подумалось мне сейчас, что «вчерашний школьник» уже окончил давно университет и мог работать в обсерватории, когда я там был, и я мог его видеть (гуглю: ба! — С. Ю. Шугаров — «в первом десятке по миру наблюдателей-астрономов»!). А юных астрономов, школьников, я встретил в Бахчисарае: они лежали ночью в спальных мешках на плоской крыше какого-то строения. Я тоже залез на крышу со своим спальным мешком. Я — чтобы спать, они же работали. Они лежали в мешках с тетрадками и фонариками, смотрели на небо, каждый в свой сектор, и отмечали метеоры палочками в тетрадях. Я был поражен: они знали названия всех звезд на небе. Как это? А что такого, говорили они, надо просто знать все созвездия и буквы греческого алфавита.

Все-таки это забавно, что укомплектовать в спешном порядке штатное расписание помогло расписание связи с внеземными цивилизациями. Если бы не Маковецкий, не было бы и повода для нашего разговора в кабинете главреда «Костра». Конечно, взяли бы кого-нибудь другого, тут и вопросов нет. Но раз получилось, как получилось, то это в данном случае факт: именно расписание связи с внеземными цивилизациями повлияло на штатное расписание редакции журнала для детей среднего возраста.

И на мою судьбу, получается, повлияло.

Иначе бы я не познакомился со многими людьми. Иначе бы не пригласили меня в 1992-м, по сути безработного, в детскую редакцию «Радио России» и не стал бы я для художественной редакции писать радиопьесы. И просто пьесы писать мне бы не пришло в голову. Да и многое что еще. Просто у меня было бы все не так, как сейчас, — все по-другому.

А если вспомнить «зацепку», то первым звеном в этой цепочке надо поставить того «вчерашнего школьника», который в ночь на 30 августа 1975 года посмотрел на небо и обнаружил в созвездии Лебедя новую звезду необычайной яркости. Причем тут исключительно важно, что он был для нас «школьником», пускай и «вчерашним», — был бы он уже дипломированным астрономом, и никакой бы «зацепки» не произошло.

И не встретился бы я со своей будущей женой. А как тут встретишься, когда один готов ждать у Медного всадника, а другая — у башни Думы на Невском?

Так ведь это же так! Без преувеличений!

То, что «школьник», мне незнакомый, посмотрел однажды на звездное небо, предопределило мою с нею встречу годы спустя — нас познакомила ее подруга Наташа, работавшая машинисткой в «Костре».

Поэтому дети мои — вот эти. А внуки — вот эти.

Как это странно, непостижимо, невероятно!

Как-то раз проходил я ночью по проспекту Энгельса, в тот час безлюдному, — было это в конце семидесятых. Внимание мое привлекла толпа, человек пятьдесят, в скверике за детской площадкой. Некто с тетрадью в руках стоял на ступенях под фонарем перед магазином с погашенными витринами, — он выкрикивал фамилии, на которые тут же их обладатели отзывались в толпе. Ясно было: люди отмечаются в очереди. Это могла быть очередь на какой-нибудь ценный по тем временам дефицит — на немецкие швейные машинки, например, или чешскую мебель. Знак времени. Но — тут я увидел: магазин — книжный. Подошел.

Оказывается, отмечались на собрания сочинений. Вернее, не так: на подписку на собрания сочинений. Собрания сочинений в определенном для каждого автора числе томов распространялись по предварительной подписке, но кто бы ни был этот автор и что бы он ни написал, желающих получить абонемент на им написанное было значительно больше, чем самих абонементов. Это была очередь на подписку — на разрешение подписаться конкретно в этом книжном магазине.

Считалось, что тиражи книг вообще и в частности собраний сочинений, издававшихся комплектами по нескольку томов, были недостаточными. Между тем выходили эти собрания, иногда даже более чем десятитомные, гигантскими тиражами — по 200 тысяч и более. Куда еще больше?

Сейчас отмечались желающие получить Фолкнера. Кажется, в шести томах.

Я спросил одну даму, когда Фолкнер выйдет, и она, посмотрев на меня с удивлением, спросила: «А вам зачем?» Может быть, я в тот год еще молодо выглядел и, на иной, умудренный жизненным опытом взгляд, до Фолкнера еще не дорос, а может, и это скорее всего, тем было дано знать мне, что я, человек со стороны, не имею на Фолкнера шансов. Вопрос мой, однако, вызвал в толпе разговор об издательских перспективах Фолкнера, и я узнал, что ожидается собрание сочинений лет через пять, не раньше. Ближайшее собрание сочинений — Есенина, но очередь на него уже отметилась, перед Фолкнером. Оказывается, одни и те же люди записались на несколько собраний сочинений и теперь они отмечались по отдельному списку на каждого автора.