Матти Фридман - Безродные шпионы. Тайные стража у колыбели Израиля

Неписаные правила шпионской литературы требуют, кажется, чтобы герои меняли ход истории или по меньшей мере ход войны, в которой участвуют. Как это ни соблазнительно, так бывает, боюсь, нечасто, и в случае наших разведчиков этого не произошло, как ни велик был их вклад в исход войны. Их деятельность не привела ни к драматическим событиям, позволившим избежать катастрофы, ни к решению дьявольской головоломки. Их историческое значение — в другом: они стали эмбрионами одной из самых могущественных разведывательных служб мира, «скромным началом долгой плодотворной традиции», как назвали их историки Бенни Моррис и Йен Блэк, «прямой связью между мелким любительством, каким была сионистская разведка в самом начале, и серьезными профессиональными усилиями, предпринятыми после 1948 года».

Как указывает в своей официальной истории Цвики Дрор, в израильской разведке учат, что нашим началом послужило подразделение «Заря», из которого выросли крупные операции и все то, что в последующие годы стало известно всему миру как «подвиги „Моссад“». Эти подвиги — полезная мифология для маленькой страны, находящейся в опасном положении; они затушевывают уязвимость народа. Но мы пишем только о народе и о его уязвимости, о затушевывании речи не идет.

Это не всеобъемлющая история рождения Израиля или израильской разведки, даже не самого этого подразделения. Речь идет о двадцати ключевых месяцах, с января 1948-го до августа 1949 года, о двух левантийских портах в восьмидесяти километрах друг от друга и о четырех молодых людях, угодивших с периферии в самую гущу событий. Я искал не столько суть исторических событий, сколько их человеческое сердце, — искал и находил.

Улицу переходил молодой человек в новом костюме, с настоящим паспортом на вымышленное имя. Стоял январь 1948 года; в Хайфе это дождливый сезон. Над портом громоздилась гора Кармель одного зеленого оттенка; по другую сторону простиралось Средиземное море другого оттенка того же цвета; все это было накрыто низким серым небом. Молодой человек решительно шагал с чемоданом в руке. Он торопился на самолет. Судя по одежде и повадкам, он не был ни рабочим, ни преподавателем — скорее, сыном лавочника из арабских кварталов; последнее соответствовало действительности. Он называл себя Юсефом; давайте и мы до поры до времени будем звать его этим именем.

Молодой человек напускал на себя целеустремленный вид, но его притворная собранность была блефом, как и его имя. Ему нужно было только взять билет и попасть в маленький аэропорт за городом, но он знал, что эта непростая задача. Война шла всего полтора месяца, но расстояние между жизнью и смертью уже стало пустяковым, длиной в ошибочно употребленный глагол, в опрометчивый ответ на резкий вопрос. Деталь одежды могла стать решающей: сельский житель, обутый как городской клерк, слишком чистая рубашка на работяге. Город был пропитан новым, смертоносным электричеством — страхом шпионажа и диверсий. Стены, мимо которых торопился Юсеф, были заклеены плакатами Арабского национального совета:

К благородному арабскому населению:

опасайтесь пятой колонны!

Или:

Благородные арабы!

Национальный комитет не жалеет сил, выполняя свой долг перед вами, он сознает всю величину своей ответственности по спасению родины и освобождению ее от всех врагов.

В архиве сохранилась фотография Юсефа, она поможет нам представить эту картину.

Хайфа была главным портом Британской Палестины — наполовину еврейским, наполовину арабским городом, не столько единым целым, сколько скоплением кварталов, тянувшихся от причалов вверх по склонам Кармеля и связанных друг с другом извилистыми дорогами и каменными лестницами; у воды обитали арабы, выше, на горе, — евреи. В отличие от Иерусалима, привлекавшего почти все внимание и вызывавшего бурю страстей, Хайфа была не скопищем оспариваемых святых мест, а городом-тружеником с нефтеперерабатывающим заводом и складами, полным мошенников и бурной деятельности, обычно кипящей в портах и вокруг. Там звучали не только иврит, английский и диалекты арабского, но и греческий, турецкий, идиш и русский. Над портом вот уже три десятилетия, со дня прихода британцев, реял «Юнион Джек». Но теперь все разваливалось прямо на глазах.

Юсеф торопился по притихшим вопреки обыкновению арабским улицам в транспортное агентство за билетом, чтобы покинуть Хайфу и страну. Всю ночь вдоль опутанной колючей проволокой линии разделения между арабским и еврейским секторами велся снайперский огонь, и люди испуганно затаились. В предыдущие недели еврейские бойцы проводили кровопролитные операции в соседнем квартале, где жили арабы, работники нефтеперерабатывающего завода, — возмездие за убийство арабами с завода коллег-евреев. Это убийство, в свою очередь, стало местью за подрыв евреями арабской автобусной остановки близ завода, совершенный в отместку за… Тут след теряется, что и понятно. В Хайфе переход из квартала в квартал всегда был беспрепятственным, но теперь все жители засели по разные стороны разделительного барьера.

Глядя на эти события прошлого, мы понимаем, что речь идет о начальном этапе конфликта, названного впоследствии израильской Войной за независимость, или Войной 1948 года; арабы назовут его Катастрофой. В начале 1947 года британцы объявили о своем скором уходе из Палестины из-за исчерпанных сил и финансов в только что завершившейся Мировой войне и невозможности управлять двумя народами, враждебными Великобритании и друг другу. На драматическом голосовании в Нью-Йорке в конце того же года, 29 ноября, Объединенные Нации постановили, что после прекращения британского мандата в Палестине летом следующего года страна должна быть поделена на два государства, еврейское и арабское. Евреи ликовали, как утопающие, которым бросили спасательный круг; арабский мир возмутился новым унижением своей цивилизации, и на следующее утро грянула война.

Может показаться, что события неминуемо приближались к известной нам теперь исторической развязке, но в январский день 1948 года, когда Юсеф объявился в Хайфе, никакой неизбежности еще не существовало, никто еще ничего не знал. Государства Израиль еще не было, и вероятность его появления казалась ничтожной. ООН не обладала инструментами для навязывания своего плана раздела. На улицах еще оставались британские солдаты и полицейские; королевский средиземноморский флот, ублажая арабское население, не подпускал к берегу суда с оружием и еврейскими беженцами. Но с приближением ухода британцев их силы иссякали, а гражданская война между евреями и арабами набирала силу. Вспышки насилия происходили и раньше, но теперешнее столкновение было решающим. Его результат должен был стать катастрофой — это сомнений не вызывало. Неясно было только, катастрофой для кого.