Владимир Пятницкий - «Лев Толстой очень любил детей...»

•••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••

Наталия Ким,

редактор, писатель

/выпуск журфака МГУ–1996/

Моя семья была отчетливо диссидентской: дед, Петр Якир — один из идеологов и лидеров движения, мама, Ирина Якир — помимо всего прочего, участвовала в нескольких выпусках «Хроники текущих событий». Одним словом, дом был набит самиздатом, его прятали за большими альбомами по искусству. По рассказам родителей, многое забирали во время обысков. Но это я все узнала годам к 15–16, а когда я была маленькой, то первая «самиздатская» книга, которая попала мне в руки, было Евангелие — моя крестная, Вера Лашкова, принесла для меня его, обернутое в обложку от журнала «Юный натуралист». На папиросной бумаге буквы были очень плохо видны, но мы вместе потихонечку разбирались. Конечно, в то время я понятия не имела ничего о запрещенной литературе или о книгах, изданных на Западе — их тоже было немало дома. Лет в 11 я впервые увидала папины (поэта Юлия Кима. — Ред .) рукотворные небольшие сборники, видела такие же сборники стихов Горбаневской, Делоне, Губанова — листала, ничего не понимала, кроме одного: об этом никому нельзя говорить. Году в 1980-м я впервые услышала Галича, а в 1985-м обнаружила большой самиздатский том с его песнями — он и до сих пор стоит у нас на полке.

Про самиздат есть семейный анекдот — когда пришли с обыском, моя бабушка Валентина Ивановна Савенкова, бывшая политзэчка, схватила с папиного стола какие-то бумаги и бросила их в кастрюлю, где кипятилось белье. Когда все закончилось, бабушка робко рассказала об этом папе, и он хохотал, потому что это были его конспекты статей Ленина. В другой раз та же бабушка засунула в кошачий поддон что-то уже более криминальное, но это как раз гэбешники захватили с собой.

Впервые фразу «…и уехал в Баден-Баден» я услышала тоже от родителей, которые читали вслух эти анекдотики и погибали от хохота. Иногда, уже после, кто-то из взрослой родительской компании, выпивши, угрожающе говорил что-то вроде: «Иди сюда, я Лев Толстой, буду тебя гладить по голове до обеда!» Где-то в 1988 году я начала ходить в походы со старшеклассниками, они пели песню с припевом «Жена ж его, Софья Андревна, была совсем наоборот…», и сразу после у костра читали — была зеленая тетрадка, а там от руки — и горланили хором: «Лев Толстой очень любил детей. Бывало…» — и т. д. Мы были все абсолютно уверены, что это «запрещенная книга Хармса». Целиком подборку увидела только в Сети, тогда же и узнала про авторство.

•••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••

Отец Яков Кротов,

священник и публицист, создатель сайта «Библиотека Якова Кротова», один из первопроходцев рунета

/выпуск истфака МГУ–1982/

Знаю эти анекдоты, но, честное слово, не я автор! В каком виде они мне попались, не помню, у меня плохая память. Но в машинописи, конечно. Я бы сказал, скорее в 1977 году, чем в 1978-м.

Среда была маленькая. Я был сам довольно активным самиздатчиком, на детей этим зарабатывал. И мой средний брат Виктор тоже. Самиздат был разный: истории про Пушкина — безопасные. Библию прятали по глупости, она не была уже криминалом. Вот «Новое Средневековье» Бердяева реально тянуло на срок.

Самиздат, если говорить о копировании, четко делился на «для заработка» и «для души». «Подражание Хармсу» было, конечно, для души. К тому же они были очень маленькие, там и денег брать было особо не за что. Что до «для заработка»: были, конечно, крупные «тиражисты». Делали в типографиях налево по нескольку сотен и даже тысяч, скажем, молитвословов. Но они не в счет. А для меня это значило вот что. Зарплата 100 рублей. Двое малых детей. Страница стоит 5 копеек. В закладке 5 экземпляров, если электрическая машинка и папиросная бумага, то даже и 7–8. Значит, страница дает 30 копеек. Цена за первые три копии больше. Первый экземпляр я оставлял себе. И я никогда не печатал дважды одно и то же. И не печатал «на заказ». То есть я совмещал для души и для заработка.

Расходилось все среди соприхожан. Бердяев был бешено популярен, уходил влет. Но и Флоренский, и Булгаков, Фудель. В час я печатаю 8–10 страниц. За вечер печатал страниц 15–20, это ведь после работы. Выходит за вечер 3 рубля примерно, в месяц это 90 рублей. Вторая зарплата. Реально, впрочем, меньше. Но и полсотни были очень даже недурно для моего социального кластера и наших привычек, сформировавшихся в нищете (и по сей день остающихся, к счастью, такими же). Для сравнения: переводы с английского для Московской духовной академии и рефераты для ИНИОНа давали в 5–10 раз больше (за страницу). Но они перепадали редко.

Забавно, я как был тогда самиздатчик, так и сегодня остался.

•••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••

Александр Беляев,

главный редактор портала «Спутник / Новости»

/выпуск журфака МГУ–1991/

Это было рано, около 1978–79 года, я был еще пацаном. Мой отец служил в Главном штабе Военно-морского флота Советского Союза. К нам часто приходил его коллега, тоже вице-адмирал. О, вспомнил, это был дядя Миша Хронопуло (впоследствии — последний командующий советским Черноморским флотом. — Ред .). Вот он как раз эти анекдоты и рассказывал, когда в гости приходил.

Высокопоставленные офицеры, выездные, постоянно за границу катались по флотским переговорам военным, но такие анекдоты в ГШ ВМФ СССР спокойно циркулировали.

Он приходил к нам на ужины, я постоянно к нему приставал — и он постепенно мне все их пересказал. Спросил его — где их можно почитать? Он сказал: «Почитай Хармса». Я нашел в домашней библиотеке книжечку — обтрепанная такая, без титульного листа даже. (В 1970-е годы книги Хармса публиковали за границей и ввозили нелегально. — Ред .). Там были напечатаны «настоящие» анекдоты Хармса про Пушкина, и вот на них эти устные рассказы органично вполне и легли. А в печатном виде, честно говоря, я их и не видел никогда, даже в интернете не попадались.

•••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••

Евгений Попов,

писатель, автор книги «Подлинная история “Зеленых музыкантов”» и других

/выпуск МГРИ им. С. Орджоникидзе–1968/

С подобными текстами я познакомился в начале 1970-х. Следует заметить, что были тексты и покачественнее тех, о которых вы спрашивали.

Эти тексты гуляли среди пишущей андеграундной молодежи Москвы, откуда их развозили по всей стране. Тексты перепечатывались на машинке. Это было относительно безопасно. Не Оруэлл и не Солженицын. Даже не Набоков. Первая реакция — Хармс, вторая — не Хармс, или какой-то подозрительный Хармс. Эти тексты обожали ИТРы (инженерно-технические работники. — Ред .), бездельники из всяческих НИИ, любители Стругацких. Я не знал, кто автор этих текстов, и меня это не интересовало. Текст этот никакого места в русской устной традиции не занимает и вряд ли цитировался, как, например, «Москва — Петушки». В это время уже появились тексты более интересные, чем это советское зубоскальство и пляски на могилах гениев.