Владимир Пропп - Неизвестный В. Я. Пропп

Работается хорошо и интенсивно. Из Горького письмо: студенты просят прочесть им лекцию. Выбрал статью о гневе Грозного на сына, перерабатываю ее в лекцию. Выходит хорошо, мне интересно, увлекаюсь.

Был В. Шабунин [297] Шабунин Виктор Сергеевич — друг В. Я. Проппа, военный врач, художник. См.: «Переписка с В. С. Шабуниным». . Я рассказываю ему о тех знаках внимания, которые я сразу стал получать со всех концов Союза. Смотрю — у него навертываются слезы. Мне стало неприятно. Мужчина не должен плакать. Правда, многие великие люди часто плакали. Толстого звали Лева-рева. Он плакал от музыки. Часто плакал Гете. Пушкин:

Я часто стал плакать. Это от того состояния постоянной преисполненности, в котором я нахожусь. Плачу от музыки часто, и от прикосновения великого. От горя — нет. Его нет у меня. Только у гроба Еремина [298] Еремин Игорь Петрович — заведующий кафедрой русской литературы ЛГУ, известный ученый, филолог. , когда говорил речь, перед всем факультетом разрыдался. Никто не плакал, кроме меня, его жены и дочери. Но моих слез никогда нигде никто не должен видеть, ни один человек. Слезы меня очищают и подымают, но видеть этого не должен никто.

Es ist ganz aussichtslos sich dem widersetzen zu wollen, was mir vom Schicksal gegeben ist und was in mir vorgeht. Es führt doch zu nichts, Gesundheitsrücksichten? Ein besseres Herz? Alles das ist nichtig. Und wenn es um Leben und Tod geht — mag es [299] Совершенно безнадежно сопротивляться тому, что дано мне судьбой и что происходит во мне. Это ведь ни к чему не приведет. Опасения насчет здоровья? Насчет укрепления сердца? Все это пустяки. И если дело идет о жизни и смерти — пусть идет (нем.). .

После почти феерических и солнечных дней в Горьком наступила реакция: какой-то провал. Не могу ни работать, ни играть, голова болит, сознание бессилия, старости. Я сам себе противен и воображаю, как противен в своей дряхлости я другим.

И вдруг, в один миг все изменилось. Опять в душе солнце и тепло. Семинар. Плохой доклад, но я говорю хорошо. Студенты меня обступили. Мы вместе идем. С Ивлевой [300] Ивлева Лариса Михайловна — студентка ЛГУ, ученица В. Я. Проппа. в метро — она большая умница. Я вижу, что, несмотря на все свои тщательно скрываемые немощи, чего-то стою. И теперь я опять преисполнен жизнью настолько, что меня грозит это разорвать. Я томлюсь неизъяснимым счастьем жизни.

Но в этом оправдания нет. Мое оправдание только в работе. Много не могу. Начинает болеть голова. Но должен столько, сколько могу. Вот план:

Пон[едельник]. 8.III. Толстой [301] См. прим 256. .

Вт(орник]. 9.III. Александринская поэзия. Аэды ½.

Ср[еда]. 10.III. Аэды — кончить, ежедневно не менее 2-х часов сидеть над библиографией.

Четв[ерг]. 11. Читать брошюру о Толстом и начать статью.

Воскр[есенье], 14, веч[ер]. Получить от [нрзб] 2 статьи.

Пон[едельник]. 15. Закончить всю работу о Т[олстом].

Какое наслаждение читать Ив[ана] Ивановича] Толстого. Это был один из немногих при моей жизни настоящих людей и крупных ученых. Против него все теперешние какие-то мелюзга. Они не имеют нутра и нутряного отношения к своему делу.

Отстал от плана на 1 утро. Сегодня с 5 утра до 9 утра кончал статью о мифологии у александрийцев и о аэдах. С карточками для Wildhaber’а отстал. У меня гнетущее чувство окружающей меня почти сплошной подлости. Колесн[ицкая] [302] Колесницкая Ирина Михайловна — доцент кафедры русской литературы ЛГУ. и Базанов [303] Базанов Василий Григорьевич — старший научный сотрудник Института русской литературы (Пушкинский Дом) АН СССР, известный ученый, фольклорист, филолог. не допускают диссертации Нутрихина [304] Нутрихин Анатолий Иванович — аспирант Владимира Яковлевича. , но должны были смириться под моим натиском.

Ich muß mich mehr zusammennehmen, mich nicht gehen lassen. Ich werde allmählich an allem irre. Ist es nicht einerlei, ob man arbeitet, oder sich rest- und willenlos einem inneren Gefühl überläßt, einerlei, ob Glück oder Verzweifelung? Mann lebt — und das ist das Größte und Wichtigste. Und so lebe ich jetzt. Ich lasse mich treiben. Vielleicht ist das auch das Weiseste, denn unser Wille, der menschliche Wille ist doch nur unzulünglich und unweise. Vielleicht ist das gerade die große Demut. Das ist für mich etwas ganz neues. Lange wird es wohl kaum dauern [305] 11.III. Надо крепче держать себя в руках, не давать себе послабления. Постепенно начинаю. Постепенно начинаю путаться во всем. Разве не все равно, работать ли или же безраздельно и безвольно отдаваться внутреннему чувству — все равно: счастью или отчаянию? Живешь — и это самое главное и важное. И я так теперь живу. Отдаюсь течению. Может быть, это разумнее всего, ибо наша воля, человеческая воля ведь весьма недостаточна и неразумна. Может быть, именно это и есть великое смирение. Это нечто совершенно новое для меня. Наверное, едва ли это долго продлится (нем.). .

Dieser Traum ist ausgeträumt. Eigentlich muß ich jetzt sterben. Da ich aber nicht sterbe und auch nicht leben kann, so muß ich eben mein Leben weiterführen auf ganz erkünstelte Art. Ich muß mein Leben machen . Meine Wissenschaft habe ich längst verloren, ich glaube nicht mehr an sie, ich brauche sie nicht. Es gibt etwas viel Höheres — ich weiß nur nicht, was es ist. Des Unterrichten(s) bin ich müde — für die Studenten bin ich veraltet. Ich muß eine Wand um nich bauen, cine Stütze, daß ich nicht umfalle. Wo diese Stütze suchen?

Wenn man in Goethe eindringt, ist er ein ganz anderer, als in seinen Werken. Diese Werke waren ihm doch nur eine erkünstelte Stütze.

Ich kann mich nicht mehr aufrichten. Mir bleiben noch meine Töchter Marie und Эличка. Goethes Wand waren die Naturwissenschaften, nicht seine Dichtung. Das, was die Naturwissenschaft dem Menschen sein, kann die Philologie nie [306] 17.III, 2 часа ночи. Эта мечта отмечталась. Собственно говоря, теперь я должен умереть. Но так как я не умираю, а жить тоже не могу, то придется уж вести жизнь дальше совершенно искусственным образом. Надо делать свою жизнь. Науку свою я давно утерял, больше в нее не верю, не имею в ней надобности. Есть нечто гораздо более высокое — не знаю только, что это. Преподавать устал — студентам кажусь устаревшим. Надо возвести вокруг себя стену, опору, чтобы не упасть. Где искать такой опоры? Когда проникаешь в Гете, он предстает совсем иным, чем в своих произведениях. Эти произведения были и для него всего лишь искусственной опорой. Утешенье — униженье, Лишь отчаяние — долг. Наброски ко II части, 121 Больше не на что опереться. Мне остаются только мои дочери Мария и Эличка. Для Гете являлись стеной естественные науки, а не его поэзия. Естествознание может стать для человека тем, чем филология не будет никогда (нем.). .

Wenn ein Mensch dem anderen weh tut, sehr weh, was soli der Leidende tun? Nun eins — seinen Schmerz vergraben und Heiterkeit und Friede heucheln. Alles andere ist unwürdig. Sterben ist leichter. Aber von selbst kommt der Tod nicht [307] 18.III. Если один человек причиняет другому боль, сильную боль, что должен делать страдающий? Одно — схоронить свою боль и изобразить веселость и мирное настроение. Все прочее — недостойность. Легче умереть. Но смерть не приходит сама по себе (нем.). .